Церемонии
Шрифт:
У Старика есть на него планы.
Наконец, после векового созерцания, он волен действовать. Наконец будущее прояснилось. Он слышал странные пронзительные крики кружащих в небе птиц. Читал древние слова, вырезанные на почерневших кирпичах города. Видел гниль на краешке нежного лепестка и темные очертания, скрытые в облаках. Прошлой ночью, отмечая рождение мая торжественным ритуалом на крыше своего дома, он видел серп луны со звездой между рогами. Больше предзнаменований не будет.
Смахнув мотылька с руки, Старик берет зонтик, поднимается со скамейки и вдавливает крошечное насекомое в землю. Младенец, больше не защищенный от солнечного света, ворочается, морщится и открывает глаза. Полосатое насекомое садится ему на щеку; второе заинтересованно жужжит возле отчаянно дергающегося века.
Спеленатый младенец напрасно
Какие-то время Старик стоит и наблюдает. Затем с ледяной улыбкой направляется к городу.
Мир потемнел. Глубокий голос выкликал его имя. Фрайерс вздрогнул, проснулся, чувствуя недовольство и страх, и обнаружил, что на его лицо падает тень. В первую секунду он не мог понять, где находится. Над ним, заслоняя солнце, кто-то стоял.
– Джереми Фрайерс?
Фрайерс промямлил что-то в ответ.
– Меня зовут Сарр Порот. Моя машина тут, на дороге.
Мужчина казался таким же высоким, как соседнее надгробие. Из-за светящего сзади солнца его трудно было рассмотреть. Все еще чувствуя себя осовелым, Фрайерс поднялся на ноги и отряхнулся, подобрал пиджак и папку. Потом потер глаза под очками.
– Извините, кажется, поездка на автобусе меня вымотала.
Фрайерс почувствовал себя глупо и попытался собраться с мыслями. Следом за Поротом прошел вдоль рядов надгробий и спустился по склону к старому темно-зеленому пикапу у обочины дороги. Кооперативный магазин на другой стороне улицы теперь был открыт, на соседней парковке стояло несколько грузовиков и легковых автомобилей. Большая их часть выглядела старыми и темными, как и те, что он видел раньше. Как автомобили на старых фотографиях. Теперь на окнах кооперативного магазина не было ставней, возле распахнутой двери лежали груды товаров, и лысеющий мужчина в очках и с характерной окладистой бородой, но без усов выволакивал на крыльцо корзины с губками, топорищами, резиновыми сапогами и рабочими комбинезонами. Казалось, он собрался съезжать. Навес над крыльцом уже заполнился, с крюков, которые прежде показались Фрайерсу такими зловещими, свисали гирлянды бельевых веревок, блестящих садовых инструментов и керосиновых ламп. Коренастый механик возился под капотом автомобиля, припаркованного возле бензоколонок. До Фрайерса доносился ритмичный скрежет какого-то металлического инструмента; вдалеке рычал трактор. Звуки цивилизации. Следуя за Поротом к автомобилю, Фрайерс моргал на свету. После сна ноги еще не совсем слушались.
Сетчатый экран в дверном проеме магазина распахнулся настежь, и на крыльцо вышли два молодых человека – по виду братья, едва вышедшие из подросткового возраста, – с авоськами покупок. Парням явно было не больше девятнадцати, но оба, как и Порот, носили бороды без усов и были одеты в черные комбинезоны и белые рубашки без воротников, отчего казались почти стариками. Они оживленно о чем-то болтали, но умолкли, заметив спускающихся с кладбищенского холма мужчин. Шедший впереди Порот приветственно поднял руку, они помахали в ответ. Парень пониже изумленно посмотрел на Фрайерса, но тут же отвел взгляд и следом за братом спустился с крыльца и пошел к одному из автомобилей на стоянке. Странной, почти чужеземной казалась не столько даже их одежда, сколько манера двигаться: парни держались ближе друг к другу, а в их походке отсутствовала вызывающая развязность, характерная для многих городских мальчишек. Они забрались в кабину и в последний раз исподтишка оглянулись на Фрайерса. У того возникло подозрение, что ребята с удовольствием попялились бы еще, но это было бы проявлением неприличного любопытства. Такая сдержанность отчего-то вызывала тревогу. Фрайерс чувствовал то же, что, наверное, ощущали первые европейцы в Японии: местные жители принимали их вежливо и обходительно, но явно считали себя выше гостей.
Он пожалел, что надел саржевые брюки и «рабочую» синюю рубашку: здесь эта одежда выглядела по-идиотски, ребячески. Да еще это отвислое пузо… Настоящие сельские жители, судя по всему, носили такие вот однообразные и неудобные на вид черно-белые наряды, какие были на Пороте и двух парнях. Фрайерс подозревал, что под рубашкой широкая спина Порота такая же мускулистая, как у всех его знакомых, тратящих по шестьсот баксов в год на абонемент в фитнес-клубах
Порот похлопал крыло старого зеленого пикапа, как будто тот был скотиной, и с сожалением произнес:
– Машинка, может, уже не такая бодрая, какой была. – Фрайерс ожидал, что он добавит что-нибудь еще, какое-нибудь заверение в безыскусных достоинствах автомобиля, но Порот забрался на водительское сиденье и дождался, когда Фрайерс сядет рядом.
Парни только что уехали со стоянки и скрылись за поворотом дороги, так что теперь самым громким звуком в окружающей тишине был размеренный металлический скрежет с противоположной стороны дороги, где механик возился с машиной. Мужчина уставился на какую-то невидимую им деталь под капотом, но, когда Порот завел двигатель своего пикапа, посмотрел в их сторону, без дружелюбия или интереса. Его борода выглядела неуместно рядом с засаленным комбинезоном: как будто библейский персонаж пытался сойти за современного человека.
То ли желая произвести впечатление, то ли просто торопясь вернуться домой, Порот вел быстро. Благодаря высоте автомобиля перед Фрайерсом открывался отличный обзор дороги. На каждой неровности оба подскакивали на пружинистых черных сиденьях, как ковбои на лошадях. Фрайерс несколько раз невольно клал руку на поцарапанный металл приборной панели. Он исподтишка поглядел на Порота. Кожа его спутника была удивительно светлой для человека, который проводил большую часть дня под открытым небом. По сравнению с темной бородой его лицо казалось еще бледнее. Из-за бороды и невероятных размеров Порота трудно было определить его возраст. Глядя на фотографию, Фрайерс решил, что хозяину фермы около сорока, но теперь начинал подозревать, что он по меньшей мере на десять лет моложе, может быть, даже его ровесник. Попробовал мысленно убрать бороду с подбородка спутника и укоротить длинные, явно остриженные дома волосы. Как выглядел бы Порот, живи он в городе? Фрайерс попытался вообразить своего спутника в костюме-тройке или в вагоне метро, с чемоданом под мышкой; или потягивающим пиво в ресторанчике возле Абингдонского парка… Нет, все не то. Порот никуда не вписывался. Он был слишком высоким, слишком широким в плечах, как будто специально созданным для работы на свежем воздухе. Черты его лица были слишком суровыми, лоб слишком выдавался вперед. Казалось, что в городе не может быть подобного человека.
Порот до сих пор не спросил у Фрайерса ничего о нем самом, о его интересах, впечатлениях – никакой болтовни, которую можно было бы завязать с воскресным гостем. Может, Фрайерс сделал что-то не так? Возможно, Пороту не понравилось, что он задремал на кладбище.
– Я умудрился уснуть на кладбище, в месте упокоения, так сказать, – сказал Фрайерс, перекрикивая шум двигателя. – Надеюсь, я не нарушил покой каких-нибудь ваших родственников.
Как ни странно, Порот ответил не сразу, а сначала как бы исподтишка глянул на Фрайерса.
– По правде говоря, – произнес он наконец, – тут практически все друг другу родственники. Мы все как одно племя. Сами понимаете, ограниченная территория, где живет несколько крупных семейств. Социологам здесь понравилось бы.
Порот говорил с ним как равный: один образованный человек обращался к другому. Фрайерсу тут же вспомнились слова в письме Деборы: Мы с мужем учились в колледже за пределами общины. Сарр определенно хотел об этом напомнить.
– Звучит несколько… кровосмесительно. – Фрайерс тут же пожалел о своих словах. – Я не хочу сказать, что вы здесь практикуете кровосмешение.
Порот пожал плечами.
– Не больше, чем в любом другом племени. В нашей общине довольно строгие порядки. Члены Братства живут не только в Гилеаде, так что мы не заключаем браки только между собой. Моя жена родом из Сидона, деревеньки в Пенсильвании, еще меньше нашей.
– Вы познакомились в колледже?
– Нет, мы впервые встретились за много лет до этого, на Кваринале – это что-то вроде фермерского фестиваля. Но после этого не виделись до самого колледжа. Я учился в Трентоне, Дебора провела два года в Пейдже. В библейском колледже. – Он помедлил. – Мы вернулись в Гилеад всего шесть-семь месяцев назад. Дебора все еще пытается вписаться в общину.