Церковь Духа Святого
Шрифт:
V. СЛУЖЕНИЕ ВСПОМОЩЕСТВОВАНИЯ.
1. Все служения были связаны друг с другом, т. к. в основе всех лежали благодатные дары. Различие даров создавало различие служений, но «Господь один и тот же… и Бог один и тот же, производящий все во всех» (I Кор. 12,5–6). Одно служение восполняло другое, и все они были связаны в известной степени со служением предстоятельства. Наиболее тесно было с ним связано служение вспомоществования (antilhmyij) [306] . Оно было необходимо для существования местной церкви, но эта необходимость была несколько мной, чем необходимость служения предстоятельства. Без предстоятеля не могло быть местной церкви, т. к. без него не могло быть Евхаристического собрания, но там, где было Евхаристическое собрание, там должно быть и служение вспоможения. Основа жизни Церкви — любовь, которая находит свое наиболее полное выражение в Евхаристическом собрании, как выявлении Церкви во всей ее полноте. Любовь является общей харизмой всего народа Божьего, без которой не может быть никакого служения в Церкви. Без любви каждое служение есть «кимвал звучащий» и «медь звенящая», т. к. без любви ничто не может принести пользы. Поэтому она есть «путь превосходнейший». «Теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь, но любовь из них больше ((meizwn de toutwn h agaph)» (I Kop. 13,13). Если без любви всякое действие есть ничто, то и любовь не может быть без своего активного выражении. «Любовь долготерпит, милосердствует… сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (I Кор. 13,4–7). Каждый член Церкви должен активно выражать харизму любви но всех своих действиях в Церкви, так как нет жизни в Церкви без любви. Вспоможение есть одна из функций служения любви. Любовь, присущая Церкви, находит во вспоможении свое выявление в том, что эта функция в ней становится особым служением. Не исключая активной любви каждого члена Церкви к каждому, вспоможение не является общим служениеи всех, а только некоторых, через которых выражается любовь всех. В первоначальной церкви частной благотворительности или не существовало, или она существовала в очень ограниченном виде. Вместо этого каждый член Церкви приносил свой дар любви на Евхаристическое собрание. Из этих приношений образовывалась «сокровищница любви», из которой совершалось дело вспоможения. «Страдает ли один член, страдают с ним все» (I Кор. 12,26). Это страдание всех восполнялось действиями всех через одного, кому было поручено особое служение вспоможения. Поэтому харизма вспоможения не принадлежала к числу даров, которые преподавались всем, а только тем, кто исполняли это служение [307] .
306
См.
307
Необходимо отметить, что в перечне даров l Кор. 12,8–10 отсутствует дар вспоможения.
2. Служение вспоможения появилось в Церкви очень рано точнее было бы сказать, что оно возникло с первым Евхаристическим собранием. Мы имеем бесспорные сведения, что оно уже существовало в Иерусалимской церкви в ее первоначальный период. «Ежедневное служение вдовам», о котором говорится в б–й главе Деяний, было одной из функций этого служения. Из повествования Луки ясно следует, что, как ежедневное служение вдовам, так и все служение вспоможения стояло в связи с Евхаристическим собранием. С другой стороны тот же Лука свидетельствует, что «сокровищница любви» находилась в распоряжении сначала апостолов, а потом пресвитеров (4,35; 11,30; 21,18). Каково бы ни было решение вопроса о том, были ли «семь» будущими диаконами, или они были будущими пресвитерами [308] , несомненно одно, что вспоможение входило в служение. Если принять первое предположение, то служение вспоможения было отдельным служением особо поставленных лиц, если же остановиться на втором предположении, то оно находилось в соединении со служением предстоятельства. Но в том и другом случае оно было связано со служением этих лиц на Евхаристическом собрании [309] . Не менее ясно выступает служение вспоможения и у Павла. Об этом служении Павел упоминает в списке служений послания к Коринфянам (I Кор. 12,28), а также в послании к Римлинам (12,8). Относительно этого последнего указания могут быть некоторые сомнения, идет ли речь об общей харизме любви или о специальном служении вспоможения. Наиболее ясно служение вспоможения выступает в надписании послания к Филиппийцам: «Павел и Тимофей, рабы Иисуса Христа, всем святым во Христе Иисусе, находящимся в Филиппах, с епископами и диаконами (sun episkopoij kai diakonoij). Здесь мы впервые встречается с термином «diakonoj» в его специфическом значении. Диаконы, поставленные рядом с епископами, не могли быть иными лицами, как теми, о которых говорится в Пастырских посланиях. К этому надо добавить, что Климент Римский прямо указывает, в согласии с Пастырскими посланиями, что апостолы поставляли .диаконов из начатков верующих.
308
О6 этом см. ниже. Стр. 197 и сл.
309
См. В. Reicke, «Diakonie, Festfreude u. Zelos», Uppsala 1951, S. 21, sq.
Какое служение исполняли диаконы послания к Филиппийцам? Само послание не дает указаний относительно этого, но термин «диакон» позволяет сделать предположение, что они исполняли «служение» на Евхаристическом собрании. Они были «служащими» на нем при его предстоятелях. Об этом свидетельствует Игнатий Богоносец [310] . В первые века истории церкви служение диаконов претерпело менее всего изменений, а потому свидетельство Игнатия может быть распространено и на апостольское время. Будучи «служащими» при епископе на Евхаристическом собрании, которое было выражением любви, диаконы исполняли на нем служение вспоможения не только в материальных, но и в духовных нуждах. Они принимали деятельное участие в образовании сокровищницы любви, принимая от верных приношения, они же из этой сокровищницы помогали тем, кто имел нужду. О служении вспоможения диаконов имеется указание в Пастырских посланиях (I Тим. 3,8–10), а в отрицательной форме об этом же говорится в «Пастыре» Ермы: «Камни с пятнами означают диаконов, которые худо проходили служение, расхищая блага вдов и сирот, и сами наживаясь от своего служения» [311] . Тем не менее, сокровищница любви оставалась в распоряжении предстоятелей церквей. Они не могли от этого отстраниться, т. к. их служение предстоятельства было наиболее полным выражением любви. В силу этого очень скоро, если даже не с самого начала, диаконы, в области вспоможения, стали исполнителями решений епископа. Этому способствовало еще то обстоятельство, что в литургической области они также стали помощниками епископов. Зависимость служения диаконов от служения предстоятельства переходит в зависимость самих диаконов от епископов. Согласно «Апостольскому преданию» Ипполита Римского епископ один возлагает руки на диакона при его поставлении, так как он поставляется не для священства, а для служения епископу, чтобы делать то, что ему приказывает епископ [312] .
310
Трал. II,3; III,l; Магн. VI,1. Об этом см. ниже.
311
Пастырь, Подобие IХ,26.
312
«Апостольское предание», IХ.
3. Вспоможение было благодатным служением, которое исполнялось лицами, получившими особые благодатные дары. Как непосредственно вытекающее из Евхаристического собрания, оно имелось во всех церквах, а потому забота о нем лежала на них, чтобы оно не прекращалось в них. Диаконы поставлялись на свое служение, как предстоятели, местными церквами из тех, кто избраны Богом. Составитель «Учения 12–ти апостолов» предписывает верным поставлять себе епископов и диаконов [313] . У Ипполита Римского мы находим уже описание поставления диаконов.
313
Учение, XV, 1.
По характеру своей деятельности служение диаконов требовало большой энергии. Начиная с III–го века диаконы в ряде канонических памятников характеризуются, как глаза, уши и руки епископов [314] . Они за всем следят и о всем доносят епископу. «Апостольское предание» предписывает, чтобы диакон постоянно находился в распоряжении епископа. Он должен доносить ему о всех болящих, чтобы епископ мог бы их посетить [315] . При такой подвижности диаконов трудно предположить, чтобы они избирались из числа старейших членов церкви по возрасту. С другой стороны деятельность диакона требовала полного обладания физическими и духовными силами, а также ряда моральных качеств, как беспристрастность, бескорыстие и честность. Поэтому диаконы, вероятно, избирались из числа наиболее уважаемых членов церкви, если не старейших по возрасту, то старейших по вере, т. е. из начатков верующих, как говорил Климент Римский. Если они до своего поставления не состояли в числе пресвитеров, то по поставленню, по крайней мере, в некоторых церквах, они числились в пресвитериуме. Для такого предположения некоторые основания дают «Церковные каноны». В них говорится, что количество пресвитеров, согласно указанию Апокалипсиса, должно быть четным и вместе с тем предписывается, чтобы их было не два, а три. А. Гарнак предполагал, что мы имеем дело с опиской, но такого рода описка мало вероятна [316] . Согласно памятнику в церковном собрании половина пресвитеров должна находиться с правой стороны епископа, а другая половина с левой стороны. Если принять во внимание это указание, то станет ясно, почему в памятнике говорится о трех пресвитерах, находящихся с правой стороны епископа, т. к. с левой стороны его находятся три диакона. Из этого следует, что составитель «Церковных канонов» причислял диаконов к пресвитерам. Из более позднего времени имеются сведения, что диаконы входили в пресвитериум, но у нас нет никакой уверенности, что так было во всех церквах. Во всяком случае, когда диаконы избирались из числа пресвитеров в широком смысле этого термина, то нет никаких оснований думать, что они теряли свой почетный титул. Это является еще одним доказательством неустойчивости терминологии в первоначальной церкви, которая только постепенно исчезает.
314
«Апостол. Постановления» II,44; III,15,19,
315
«Апостольское предание» ХХХ.
316
А. Harnack, «Quellen der sogen. Apostol. Kirchenordnung», S. 11.
VI. «ПРИНОСЯЩИЙ БЛАГОДАРЕНИЕ»
I. Проблема возникновения служения епископов–пресвитеров
1. «И вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий. И сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду. И вокруг престола двадцать четыре престола, а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые были облечены в белые одежды, и имели на головах своих белые венцы» (Ап. 4,2–4). Это видение Тайновидца есть транспозиция картины Евхаристического собрания [317] . С самого начала устанавливается в Евхаристическом собрании определенный порядок размещения в нем участвующих лиц согласно положению, занимаемому ими в церкви. Об этом свидетельствует послание Иакова, из которого видно, что чин и порядок .собрания иногда нарушался в угоду земным человеческим интересам. «Если в собрание ваше (eij sunagwghn umwn) войдет человек с золотым перстнем, в богатой одежде, идет же и бедный в скудной одежде; и вы, смотря на одетого в богатую одежду, скажете ему: тебе хорошо сесть здесь, а бедному скажете: ты стань там, или садись здесь, у ног моих: то не пересуживаете ли вы в себе, и не становитесь ли судьями с худыми мыслями?» (2,2–4). Если каждый имел в Евхаристическом собрании свое место, то тем более пресвитеры имели свои определенные места, которые должны были быть впереди всех остальных, потому что они, а не кто иные, были предстоятелями церквей [318] . Троны старцев–пресвитеров Апокалипсиса соответствуют седалищам пресвитеров, как предстоятелей Евхаристического собрания. Кому отвечает в Евхаристическом собрании трон Сидящего в середине? Для Игнатия Богоносца это место принадлежало епископу, и после него епископ всегда занямал это место. Об этом же говорит протокол изъятия церковных ценностей, упомянутый в примечании и все древние чины литургии. Правильно ли это для апостольского времени? В это время не существовало епископов, которых мы находим у Игнатия, а имелись епископы–пресвитеры. Однако, этот ответ не может исчерпать полностью всего поставленного вопроса. Мы не можем отвергать того, что в Евхаристическом собрании с самого начала существовало центральное место, которое занималось определенным лицом. Без этого центрального места не могло существовать Евхаристическое собрание, а следовательно и без лица, его занимавшего. Единственное возражение против этого заключается в якобы анархическом состоянии церквей апостольского времени, но мы уже видели, что анархическое состояние церквей есть фикция, совершенно не отвечающая действительному положению церквей апостольского времени. Но по прежнему остается вопрос, кто именно занимал это центральное место? Занимал ли его пророк, или учитель, или один из епископов–пресвитеров, или, наконец, один из членов церкви, неимеющий даже особого служения? Церковная традиция с необычайным согласием утверждает, что происхождение епископата падает на апостольское время. Должны ли мы отвергнуть эту традицию? А если мы ее примем, то должны ли мы принять вслед за школьным богословием, вопреки тому, что нам известно, что епископское служение, восходящее к апостольскому времени, совпадало по своему содержанию с тем служением, которое установилось в III–м или в IV–м веке, не говоря о современном его содержании? Другими словами, вопрос стоит о том, существовал ли в апостольское время предшественник епископа, которого мы находим у Игнатия или такового не существовало? От этого зависит решение вопроса, кто занимал в апостольское время центральное место в Евхаристическом собрании.
317
На это указывают слова, которые служат связью между письмами к семи церквам и видением: «после сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе… и я тотчас был в духе» (ст. 1–2). Дверь на небо была дверью в Евхаристическое собрание. «И я тотчас был в духе…». Как это видение, так и видение, описанное в первой главе, имело место на Евхаристическом
318
В нашем распоряжении имеется стенографический оффициальный отчет изъятия церковных ценностей во время гонения Диоклециана из церкви в Цирте (современнаа Константина в Алжире). Сухая стенографическая запись римского чиновника, обязанного присутствовать при изъятии ценностей и книг, по своему трагизму превосходит все благочестивые романы. Церковь помещалась в частном доме, приспособленном для христианских собраний. Извещенный о предстоящем обыске, епископ со своим клиром собрался в церковном помещении. Когда началась передача церковной утвари, весь клир занял свои обычные места: епископ на своем троне, по обеим сторонам его пресвитеры на своих седалищах, а рядом с епископом с одной и другой стороны стали диаконы. Протокол датирован 19 мая 303 г., но мы имеем полное право считать, что этот порядок размещения епископа, пресвитеров и диаконов существовал с самого начала, т. к. он вытекал, как мы увидим, из Евхаристического собрания (Ср. G. Dix, «The Shape of the liturgy», р. 24
2. Приблизительно во второй половине П–ro века мы находим в местных церквах, если не во всех, то в большинстве, епископов, как лиц имеющих отличное от пресвитеров служение. Если к епископам по прежнему еще применяется наименование пресвитеров, то последние больше не именуются епископами, как это было в апостолъское время. Епископ имеется только один в местной церкви. Если мы обратимся к истории церкви вообще, то мы не найдем в ней никаких резких перемен ни в какой области церковной жизни, а особенно в той, которая относится к церковному устройству. Если такого рода перемены навязывались церковной жизни, то они обычно сопровождались ожесточенной борьбой. Всякого рода изменения в церковной жизни происходят медленно и для обычного сознания незаметно. В этом процессе изменения могут быть очень существенными, но опи обязательно в своей начальной точке имеют основания в прошлом. Нового «ex abrupto» ничего не создавалось в церкви, и всякое новшество искало себе основание в прежней традиции. Если мы во второй половине II–го века констатируем в местных церквах единоличный епископат, то мы должны поставить вопрос, каким образом он мог быть создан и каким образом он мог быть принят и стать основою церковного устройства, если его раньше совсем не существовало. Это была бы небывалая революция в церковной жизни. Если она действителъно имела бы место в истории церкви, то несомненно до нас дошли бы свидетельства борьбы, которой сопровождается всякая революция. Этого нет, если не считать слабых намеков на соперничество епископов и пророков, причем новшество было не на стороне епископов, а на стороне пророков. Мы не находим следов борьбы пресвитеров с епископами, если опять же не считать некоторого противодействия первых вторым в Александрии, и, кажется, только в ней одной. Поэтому мы должны признать, что епископат, который мы находим во II–м веке, имел свое ядро в предыдущей эпохе, т. е. в апостольское время. Где и в чем мы должны искать это ядро?
Новозаветные пресвитеры–епископы не были ни епископами, ни пресвитерами, а были епископами–пресвитерами и только ими. Как ни важно выяснить их положение в первоначальных местных церквах, еще важнее выяснить, как они возникли в них. Традиционно–школьное учение, что трехстепенная иерархия установлена Христом, есть догматическое утверждение, возникшее на основе богословской спекуляции, и не имеет соприкосновения с исторической тканью церковной жизни. В этом оно и не нуждается. Оно не может быть исторически доказано. Более правильно, как делают это некоторые католические богословы, говорить, что церковная иерархия является божественным установлением. Это более правильно, т. к. это утверждение нельзя исторически опровергнуть, даже если его нельзя исторически доказать. Тем не менее, эта богословская аксиома не снимает вопроса, когда актуализировалась церковная иерархия. И одна, и другаи аксиома могут быть правильны, если их понимать экклезиологически, но как раз современная богословская мысль окончательно отделила большинство проблем от экклезиологии. Поэтому вопрос, как возникало служение пресвитеров–епископов, остается вопросом без ответа.
Безрезультатными остаются попытки объяснить возникновение служения пресвитеров–епископов заимствованием иудейских или языческих институтов [319] . Первоначальное христианство обладало такой творческой силою, что оно могло создать в себе то, в чем оно нуждалось. Конечно, можно пытаться разложить христианство, как сложное химическое тело, на его составные элементы, но такого рода анализ ничего не дает для понимания христианства, т. к. ничего от него не оставляет. Всякого рода аналогии между христианством и тем, что мы находим в языческом и иудейском мире, всегда почти сомнительны. Большею частью эти аналогии основываются на данных из христианской эпохи. Если даже в некоторых случаях можно с некоторою уверенностью утверждать, что то, что мы находим в христианскую эпоху, уже существовало в дохристианскую, то мы почти никогда не уверены, в какой форме и в каком содержании оно существовало в это время. Если признать факт влияния древнего нехристианского мира на христианский, то надо признать и обратный факт, т. к. осмос никогда не бывает одностронним. При неуверенности во времени появления ряда памятников, которыми мы пользуемся, всегда остается сомнение, кто у кого что заимствовал. Христианство нашло себя в иудейско–эллинском мире, к которому оно невольно приспособлялось. Несомненно, этот мир оказывал некоторое влияние на христианскую мысль, но это влияние было внешним, а не внутренним, а главное оно не было настолько значительно, чтобы им можно было объяснять форму и содержание христианства. Это верно и в отношении церковного устройства. Конечно, если само понятие Церкви есть явление вторичное, то тогда и церковное устройство является результатом взаимодействия разных факторов, не имеющих основания в учении Христа [320] . Сейчас для нас эта точка зрения в своем обнаженном виде совершенно неприемлема, но в скрытой и смягченной форме она продолжает определять ход наших исследований. Церковь не только не вторичное явление по отношению ко Христу, но она даже не первичное явление. Кто говорит Церковь, тот говорит Христос, и кто говорит Христос, тот говорит Церковь. Поэтому вне экклезиологического подхода не может быть понимания Христа, а следовательно, и понимания христианства во всей его полноте. Мы не можем рассматривать ни одну сторону жизни христианства вне Церкви, т. к. вне Церкви никакого проявления христианства не существовало. Форма жизни первоначального христианства, как она выступает для нас из тех немногих сведений, которыми мы обладаем, всецело обусловлена понятием Церкви. Нет ни малейшего сомнения, что термины пресвитер и епископ заимствованы были христианами из современного им мире, но факт заимствования терминов не означает, что были заимствованы и соответствующие институты, которые определялись этими терминами. Мы знаем, что в апостольское время уже существовали среди христиан лица, которые обозначались терминами «пресвитеры–епископы» или даже «епископы и пресвитеры», но никакое исследование самих терминов не может выяснить место, которое эти лица занимали в христианской жизни того времени. Эти лица существовали в местных церквах и для местных церквей, а потому определить место, которое они занимали и функции, которые они выполняли для местных церквей можно только изнутри самой Церкви. Это не означает вводить произвольно какого бы ни было рода априорные понятия или богословские постулаты, несуществующие в то время, но это означает находиться на той почве, из которой они выросли и развились. Мы имеем полное право восполнить недостаточность наших исторических сведений тем, что дает нам понятие Церкви. От этого историческая ценность и историческая объективность наших исследований в области первоначального христианства нисколько не уменьшится, т. к. сама Церковь есть исторический факт.
319
Ср. Н. Lietzmann, «Histoire de 1'Eglise ancienne. Les commencements». Paris 1950, р. 153–154.
320
См. А. Loisy, «L'Evangile et l'Eglise», 1902, р, 111: «Jesus а annonce le Royaume de Dieu et с'est l'Eglise qui est venue».
II. ИУДЕЙСКАЯ И ХРИСТИАНСКАЯ «ХАБУРА».
В исполнение обетования, данного Двенадцати (Мт. 16,18), Церковь была основана Христом через установление Евхаристии на Тайной вечери [321] . Тайная вечеря не была единственной трапезой Христа с учениками, но была Его последней трапезой во время Его земной жизни [322] . «И сказал им: очень желал Я есть с вами сию пасху, прежде Моего страдания. Ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божьем» (Лк. 22,15–16). Во время своей земной жизни Христос имел многочисленные трапезы со своими учениками и принимал участие в трапезах, на которые Его приглашали.«Пришел Сын человеческий, ест и пьет; и говорят, вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Мт. 11,19). Мы знаем, какую большую роль в жизни иудеев играли субботние и праздничные трапезы. Ни один благочестивый иудей, какое бы он положение ни занимал и как бы он ни был беден, не мог нарушить общего закона о трапезах. Эти трапезы объединяли всю семью, и все ее члены были ее участниками. Мы ничего не знаем о семейных трапезах Христа во время Его земного служения. В эти годы жизни Христа Его постоянно сопровождали Его Двенадцать, установление которых было одним из первых актов Его служения [323] . От начала до Гефсиманской ночи они были с Ним и жили общей с Ним жизнью. Ради Него они все оставили и последовали за Ним [324] . «И начал Петр говорить Ему: вот, мы оставили все (panta), и последовали за Тобою. Иисус сказал в ответ: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради Меня и ради евангелия…» (Мк. 10,28–29). Эти слова Христа имеют отношение к Церкви, но в то же время они определяют отношение Двенадцати ко Христу. Христос подтверждает слова Петра, который от имени Двенадцати свидетельствует, что они оставили все ради Христа и последовали за Ним. В силу этого следование учеников за Христом было необычайным и отличалось от обычного следования обычных учеников за обычным равви. Христос принимал от других титул «равви» и даже себя им обозначал (Мт. 26,18), но никакой школы не имел, и не был воспитан «при ногах» какого–нибудь известного раввина того времени, как ап. Павел (Дн. 22,3). Он не был поставлен, как были поставляемы раввины и не получил через человеческое преемство духа Моисея, т. к. Он выше Торы. Закону Он противополагал свое «Я»: «Вы слышали, что сказано древним… А Я говорю вам…» (Мт. 5). Последовав за Ним, ученики образовали с Ним содружество, которое было по своему внутреннему содержанию единственным, хотя по своей внешней форме походило на содружества, которые существовали в это время среди иудеев. Такого рода содружества носили наименование «chaburah», множ. число «chaburoth», от слова «chaber», что значит друг [325] . Целью этих содружеств было самовоспитание в Законе и благотворительность. Наиболее полное проявление содружества находили в трапезах, которые устраивались членами содружеств в субботы и в праздники. Ритуал этих трапез совпадал с ритуалом домашних трапез. Само содружество было своего рода домом или семьей построенной на началах дружбы, которая объединяла всех его членов. В нем роль хозяина выполнял старейший член содружества. Иудейские трапезы носили религиозный характер. Субботние и праздничные трапезы были своего рода священнодействиями. «Благодарение» над хлебом и над чашей которое входило в эти трапезы, совершалось всегда одним лицом. В домашних трапезах «приносящим благодарение» был хозяин дома. В «chaburah» «приносящим благодарение» был предстоятель содружества. Литургические функции «приносящего благодарение» вытекали из его положения в семье или в содружестве, а не наоборот, т. к. ни он, ни члены содружества не имели обычно священнического служения.
321
Ср. F. Kattenbuch, «Der Quellort der Kirchenidee». Festgabe f"ur А. Harnack, 1921.
322
Я оставляю открытым вопрос, была ли Тайная вечеря пасхальной вечерей, как это следует из свидетельства Луки. Как ни важен сам по себе этот вопрос и его решение, для моего исследования он не играет роли. В современной богословской науке по этому вопросу нет согласия. См. Еп. Кассиан, «Христос и первое христианское поколение», Париж, 1950. J. Jeremias, «Golgotha», Leipzig, 1926; М. Goguel, «L'Eglisе primitive», Paris 1947.
323
Я считаю существование Двенадцати историческим фактом, а потому отказываюсь от обсуждения вопроса, были ли Двенадцать созданием первоначальной церкви. См. F. М. Braun, «Aspects nouveaux du probleme de l'Eglise», pp. 68–73; Rengsdorf, «dwdeka» в TWNT., В.II, p. 325 sq.
324
См. статью G. Kittel, «akolouqew» в TWNT., В.I, S. 210 sq.
325
В вопросе о «chaburah» я пользуюсь главным оборазом трудом G. Dix, «The shape of the liturgy», p. 50, ssq., где приведена литература вопроса. К указанным там трудам следует прибавить: R. Otto, «Reichgottes und Menschensohn», Mu"unchen 1934.