Церковь Духа Святого

Афанасьев Протопресвитер Николай

III. ПЕРЕМЕНЫ В ЦЕРКОВНОЙ ЖИЗНИ,

ВЫЗВАННЫЕ ПРЕВРАЩЕНИЕМ СТАРЕЙШЕГО ПРЕСВИТЕРА В ЕПИСКОПА

1.Процесс превращения старейшего пресвитера в епископа происходил незаметно, так что церковное сознание на первых порах могло даже не заметить эту перемену. Никакого разрыва в церковной жизни не происходило: старое переходило в новое, продолжая сохраняться в этом новом. Поэтому в ней не происходило никакого кризиса, а еще меньше революции. Будучи по существу одним из самых значительных процессов в церковной жизни, он вызвал в ней гораздо меньше потрясений, чем другие процессы, менее важные и имевшие меньше последствий. В момент установления епископского служения церковная жизнь продолжала оставаться такой же, какой она была раньше. Первосвященническое служение возникло из места, занимаемого старейшим пресвитером, а это место оставалось прежним. Как и раньше, епископ восседал на центральном месте в Евхаристическом собрании, а пресвитеры оставались на своих местах. Порядок Евхаристического собрания оставался тем же, что был раньше. Как раньше старейший пресвитер, епископ священнодействовал совместно со всем народом, который первоначально ничего не потерял из своего служения. Царственно–священническое достоинство членов народа Божьего начинает ослабляться не тогда, когда появляется учение о первосвященническом служении епископа, а когда появляется учение о священстве пресвитеров. Пока епископ остается единственным первосвященником, священство народа сохраняет свое значение и всю свою силу. Народ не может священнодействовать без епископа, но и епископ не может быть «устами церкви» без народа. Первосвященство епископа охраняло священство народа, и священство народа создавало первосвященство епископа.

2. Если в самом начале первосвященническое служение старейшего пресвитера, через это ставшего епископом, не внесло заметных изменений в церковную жизнь, то тем не менее, оно было началом глубоких перемен в догматическом сознании, а затем и в самой церковной жизни. Первоначальное христианство несло в себе возможность появления епископского служения, а появившееся служение само по себе в силу своей внутренней логики определило все его дальнейшее развитие, которое не во

всем и не всегда соответствовало тому, что содержала первоначальная церковь. Епископ, как раньше старейший пресвитер, остался предстоятелем Евхаристического собрания, но здесь очень скоро произошло первое и существенное изменение. Через занятие центрального места в Евхаристическом собрании, старейший пресвитер становился старейшим священником в среде народа священников. Это последнее его старейшинство всецело обуславливалось его старейшинством в среде предстоятелей: он потому был старейшим священником, что он был старейшим пресвитером. Его служение священства в Евхаристическом собрании, выражающее служение священства народа, вытекало из его служения предстоятельства. Когда епископ сделался носителем особого служения первосвященства, установленного Христом, то взаимоотношение между предстоятельством и священством становится обратным тому, что было раньше. Только тот, кто имел харизму первосвященства мог занять в Евхаристическом собрании место, которое занимал Христос на Тайной вечери, впервые занятое ап. Петром в Иерусалимской церкви. Как первосвященник, епископ был предстоятелем местной церкви. Получая в особом поставлении харизму первосвященства, епископ тем самым приобретал предстоятельствование в той церкви, для которой он поставлялся епископом [445] . Эта незаметная перестановка в области догматической мысли имела огромные последствия. Евхаристическое собрание было началом и источником служения старейшего пресвитера. «’Epi to auto» как выявление Церкви, создавало старейшего пресвитера, но создав его, оно не могло быть без него. Епископ, как первосвященник, поставляется в Церкви, но не создается через «epi to auto». «’Epi to auto» становится зависимым от епископа. Оно может быть без него, если в нем предстоятельствует лицо, уполномоченное епископом. Уже Игнатий высказал мысль, что Евхаристия действительна, если она совершается тем, кому епископ это поручает, но Игнатий думал об едином Евхаристическом собрании. Епископ может поручить совершение Евхаристии кому он желает, сохраняя за собою первосвященство. В силу этого в пределах местной церкви может появиться несколько Евхаристических собраний, но ее единство не будет нарушено, т. к. единым первосвященником во всех собраниях останется епископ. Предстоятели дополнительных Евхаристических собраний будут уполномоченными епископа. Епископ остается внутри центрального Евхаристического собрания, в котором он лично предстоятельствует, но он становится над дополнительными собраниями, в которых Евхаристию по его поручению совершают пресвитеры. Границы местной церкви раздвигаются и определяются границами власти епископа, как первосвященника. Евхаристический принцип единства местной церкви переходит в епископальный.

445

Это совершенно ясно выступает из молитвы поставления епископа, которую мы находим у Ипполита Римского: «Боже и Отче Господа нашего Иисуса Христа… даруй рабу Твоему сему, его же Ты избрал для епископства, чтобы он пас стадо Твое святое и служил, как Твой первосвященник, исполняя свое служение беспорочно ночью и днем и чтобы он умилостивлял беспрестанно Твое лицо и чтобы он приносил Тебе дары Твоей святой Церкви; чтобы он силою первосвященнического духа мог отпускать грехи согласно Твоему повелению, давать клиры согласно Твоей заповеди, развязывать каждые узы согласно власти, которую Ты дал апостолам…» (Апостольское Предание, III). Все священнодействия, которые здесь перечислены, проистекают из первосвященнического духа. Епископ поставляется, как первосвященник своей церкви, а потому епископ есть первосвященник, а, как первосвященник, он предстоятель своей церкви. Власть приносить благодарение, давать клиры, развязывать узы и отпускать грехи принадлежит ему лично, как первосвященнику. В эпоху Ипполита епископ не мог пользоваться этой властью самостоятельно. Она дана была ему в Церкви, а потому пользоваться ею он мог только в Церкви, когда весь народ сослужит ему, как своему предстоятелю.

После возникновения первосвященнического служения положение пресвитеров оказалось наиболее уязвимым. Изменения в нем сказались очень скоро, хотя и не следовали непосредственно за появлением епископского служения. Продолжая занимать свои места в Евхаристическом собрании, они оставались «prwtokaqedritai», а тем самым могло казаться, что они сохраняют свое служение предстоятельства и все, что с этим связано. Однако, именно здесь лежал невралгический пункт всего дальнейшего развития. Как это ни парадоксально, но тяжесть проблемы церковной иерархии лежит не в епископе, а в пресвитере. Епископ наследовал все, что имел старейший пресвитер, но служение пресвитеров, как оно устанавливается постепенно, начиная с III–го века, не имело прямых точек соприкосновения в предыдущей эпохе. Служение священства пресвитеров не вытекало прямо из Евхаристического собрания, хотя и с ним связано. Поэтому оно было гораздо более новым, чем первоначальное служение епископов.

Первоначальная история развития епископского служения представляет из себя, главным образом, историю потери пресвитерами своего служения в пользу епископа, правда, временной, т. к. сравнительно скоро, они приобретают священническое служение, приобретают его из рук епископа. Занимая центральное место в Евхаристическом собрании, старейший пресвитер как–бы выражал или воплощал все служение пресвитеров, но пресвитеры оставались при своем служении предстоятельства, т. к. только при этом условии старейший пресвитер мог восседать на своем месте. Епископ, как носитель особого служения первосвященства, не нуждался в служении предстоятельства пресвитеров, т. к. его предстоятельство не вытекало из их служения. Перестав быть предстоятелями, пресвитеры сохранили свои места на Евхаристическом собрании по обе стороны епископа, как единственного первосвященника и предстоятеля местной церкви. Эти ближайшие и самые почетные места, которые продолжали занимать пресвитеры, могли принадлежать только сотрудникам епископа, образовавшим пресвитериум. Когда Игнатий Богоносец называет пресвитериум «синедрионом», то это означает не вполне то, чем стал пресвитериум в конце II–го или в начале III–го века. «Старайтесь же иметь одну Евхаристию… ибо один епископ с пресвитерством (ama tw presbuteriw)…» [446] . У Игнатия епископ органически еще связан с пресвитериумом. Эта формула почти напоминает формулу Поликарпа: «Polukarpoj kai oi sun autw presbuteroi» [447] . Поликарп вполне отождествляет себя с пресвитериумом, а Игнатий различает себя от пресвитериума, хотя еще не отделяет себя от него. «Повинуйтесь так же и пресвитерству, как апостолам ( wj toij apostoloij) [448] . «Старайтесь все делать в единомыслии с Богом, под управлением епископа, председательствующего на месте Бога, пресвитеров, занимающих место собора апостолов ( eij topon sunedriou twn apostolwn)» [449] . Пресвитеры составляют по Игнатию синедрион апостолов, в который епископ входит, занимая в нем особое место. Он не может в него не входить, т. к. не может быть синедриона церкви без епископа. Они его сослужители в области управления, но не сослужители в области священнодействия, точнее они его сослужители в этой области в той мере, в какой каждый член Церкви является священником Богу и Отцу [450] . «Боже и Отче Господа нашего Иисуса Христа… призри на раба Твоего сего и даруй ему духа благодати и совета, чтобы он мог восседать в пресвитериуме и управлять Твоим народом в чистоте сердца…» [451] . В этой молитве поставления пресвитеров, которую мы находим у Ипполита Римского, им испрашивается «дух благодати и совета», чтобы они могли управлять народом. «Дух совета» становится харизмой пресвитеров, т. к. все служение пресвитеров, когда старейший пресвитер стал епископом, состояло в том, чтобы быть сотрудниками и советниками епископа, совместно с которым они осуществляли управление церковью. Тем не менее, для всего доникейского периода пресвитериум оставался советом местной церкви, а не советом при епископе.

446

Филад. IV.

447

Посл. к Филиппийцам. Ср. H. de Genouillac, «L’eglise chretienne au temps de Saint Ignace d’Antioche» Paris 1907, р. 157. «Autour de l’eveque il avait un petit groupe de collaborateurs, attendant de lui le mot d’ordre…» Я считаю это толкование неправильным, так как оно не отвечает фактическому положению Поликарпа в Церкви.

448

Тралл, II,2.

449

Магн.VI,1.

450

Если наше толкование термина (sunedrion) в посланиях Игнатия правильно, то оно является свидетельством того, что Игнатий был еще далек от мысли об особом священстве пресвитеров. (О составе Иерусалимского синедриона см. экскурс у E. Jacquir, «Les Actes des apotres», р. 772). Вместе с тем этот же термин свидетельствует, что у Игнатия не было мысли об особом священстве или первосвященстве апостолов.

451

Апост. Предание,VIII.

Когда внешние обстоятельства церковной жизни продиктовали необходимость раздробления единого Евхаристического собрания местной церкви, то церковное сознание практически легко справилось с этой задачей. Игнатий Богоносец утверждал единство жертвенника и единство епископа в каждой местной церкви, а в результате развития его учения о первосвященстве епископа церковное сознание удержало единство епископа и отказалось от единства жертвенника. Принципом единства местной церкви оказался епископ, как единый первосвященник в своей церкви [452] . Когда какая–нибудь идея усваивается частично, то это не только деформирует идею, но является часто полной ее противоположностью. Так именно

произошло в истории с мыслью Игнатия об едином Евхаристическом собрании. В местной церкви должен быть один епископ, но может быть, если это необходимо, несколько Евхаристических собраний. Как в служении пастырства епископ имеет своих сотрудников, так он может иметь их и в области священнодействия. Вполне естественно, что такими сотрудниками стали пресвитеры. В этом выразилось еще раз в истории старое положение пресвитеров, как предстоятелей церкви. Если некоторые колебания имелись в этом вопросе, то они были временными и местными. Епископ оставался совершителем Евхаристии центрального собрания, а в дополнительные литургические центры он посылал пресвитеров. Они оказались «приносящими благодарение», но не самостоятельными, а в зависимости от своего епископа. Совершение Евхаристии было главным содержанием особого служения священства епископа, а потому оно естественно должно было распространиться на пресвитеров, когда они стали возглавлять дополнительные Евхаристические собрания. Когда пресвитерам было усвоено особое священство, то они могли получить только вторую степень, т. к. первосвященство по своей природе едино в каждой церкви. Я бы хотел в связи с этим отметить еще раз позицию Римской церкви. Мы знаем, что она долго колебалась относительно усвоения первосвященства епископу. В силу того же консерватизма она долго стремилась преодолеть множественность Евхаристических собраний в одной церкви. При многочисленности ее членов, ей это гораздо было труднее, чем какой–либо другой церкви. В порядке богословской спекуляции она рассматривала дополнительные центры, как пространственное расширение главного Евхаристического собрания, а потому совершителем Евхаристии в пределах городской церкви оставался епископ. Я имею в виду учение Римской церкви о «fermentum». Мы не имеем сведений, что это учение было знакомо другим церквам, хотя есть некоторые основания это предполагать. Само по себе это учение богословски очень значительно, но практически оно не могло, конечно, преодолеть множественность Евхаристических собраний [453] .

452

См. выше стр. 257.

453

См. F. Cabrol, «Fermentum et Sancta», dans Dict. d’Archeologie Chretienne et de Liturgie, t. V, 1371–74.

IV. АПОСТОЛЬСКОЕ ПРЕЕМСТВО.

1. Учение об апостольском преемстве должно быть предметом особого исследования. Я останавливаюсь на нем только для того, чтобы выяснить связь его с учением о первосвященстве епископа. Говоря о связи этих учений, не следует ее представлять таким образом, что одно является причиной другого. Правильнее говорить, как я уже отмечал, о взаимодействии этих учений. Учение об апостольском преемстве окончательно оформило учение о первосвященстве епископов, но в свою очередь учение о первосвященстве закрепило учение об апостольском преемстве.

Оставаясь верным ранее высказанному мною положению, я не считаю возможным принять взгляд, очень распространенный в настоящее время, что учение об апостольском преемстве возникло в определенный исторический момент под влиянием ряда причин, большею частью лежащих вне церкви. В лучшем случае гностицизм мог дать только толчок к формулированию этого учения. Ядро этого учения содержалось в Церкви с самого начала, но формы этого учения естественно менялись в истории его развития.

2. Идея преемственности служений и лиц, исполняющих их, была очень распространенной в древнем мире, как языческом, так и иудейском [454] . У нас нет никаких оснований считать, что ее не имелось с самого начала в Церкви. Основой жизни первоначальной церкви была традиция. «Ибо я от Господа принял то, что и вам передал…» (1 Кор. 11,23). «Ибо я первоначально преподал вам, что и принял…» (1 Кор. 15,3). Преемство традиции было привычной мыслью для Павла, т. к. он сам до обращения был воспитан у ног Гамалиила (Дн. 22,3). Идея преемства традиции включает в себе идею преемства лиц, которые являются хранителями традиции. И эта идея была привычной для Павла с детства, т. к. он и в ней воспитан был Гамалиилом. Для Павла носителями первоначальной традиции были двенадцать, в частности Петр. Веря, что пришествие Христа застанет его в живых, Павел мог в начале не быть особенно озабоченным, чтобы обеспечить преемство того, что он передал церквам. Это нисколько не подрывает факта преемства традиции при жизни Павла: от двенадцати к Павлу, а от него к основанным им церквам. Когда угроза смерти нависла над Павлом, то преемство традиции стало его больше тревожить. «Посему бодрствуйте, памятуя, что я три года день и ночь непрестанно со слезами учил каждого из вас» (Дн. 20,31). Наиболее ясно идея преемства лиц, носителей традиции, выступает в Пастырских посланиях. «И что слышал от меня при многих свидетелях, то передай верным людям (pistoij anqrwpoij), которые были бы способны и других научить» (II Тим. 2,2). Учение веры передано апостолом церквам, а в них оно должно сохраниться неповрежденно через преемственность и последовательность (diadoch) лиц, которым поручена охрана учения. Таков во всяком случае смысл этого трудного для толкования стиха из II–го послания к Тимофею.

454

См. Elie Bikermann, «La chaine de la tradition pharisienne», в R.B., 59(1952) 1, р. 44–45.

3. Идея «diadoch» не только содержалась в Церкви, но даже содержалась в нескольких формах, в которых носителями преемства выступали разные лица.

Для Климента Александрийского таким лицом был дидаскал. В «Hypotyposes» он говорит, что «по воскресении Своем Господь сообщил гнозис Иакову Праведному, Иоанну и Петру, а они передали его прочим апостолам, прочие же семидесяти, из которых один был Варнава» [455] . Истинный гнозис, ведущий свое начало от самого Христа, через апостолов передается от одних дидаскалов к другим, причем в одной части он остается тайным и передается тайно [456] . Мы не можем допустить, что Климент был единственным представителем учения о преемственности дидаскалов в великой церкви. Послание Варнавы, на которое ссылается Климент, несомненно содержит это учение. Однако, учение о дидаскалах, как хранителях апостольского предания, не удержалось в церкви не только в силу несколько подозрительного сходства с гностическими сектами, но и потому, что для него не было прочных основ в первоначальной церкви. У Оригена это учение менее ясно выступает, и вообще оно очень смягчено в целях ограждения от ложного гнозиса. Тем не менее, и у него мы находим учение о духовной иерархии, иерархии Слова, представителем которой является дидаскал, и которую он противополагал церковной иерархии. Истинный епископ для него тот, кто обладал гнозисом, а не тот, кто занимал первое место в церковном собрании [457] .

455

У Евсевия, «Ц. Ист.» II,1,4.

456

«Строматы», VI,7. Ср. P. Th. Camelot, «Foi et Gnose: Introduction a l’etude de la mystique chez Clement d’Alexandrie», Paris, 1945, р. 90 sq.

457

См. J. Danielou, «Origene», Paris 1948, р. 52 sq.

Повидимому, среди монтанистов имелось учение о преемственности пророческого служения [458] . Это довольно ясно вы ступает из одного текста «Oxyrhynchus Papyri» [459] . Любопытно отметить, что некоторые православные противники монтанизма не отрицали учения о преемственности пророческого служения, но только подвергали сомнению, что монтанистические пророки могут доказать непрерывность их служения. Так, Мильтиад, по Евсевию, писал: «если Монтановы женщины получили дар пророчества, как утверждают, преемственно после Кодрата и Аммии филадельфийской, то пусть покажут, кто из них то самих был преемником Монтана и его женщин» [460] . Это заявление очень любопытно, т. к. оно показывает, какое значение в глазах православных имело «diadoch», но оно могло иметь такое значение только в том случае, если оно имелось в самой Церкви. С другой стороны слова Мильтиада не доказывают, что в Церкви содержалось учение о преемстве служения пророков. Об этом мы не имеем указаний. Об этом даже ничего не упоминает Ириней Лионский, который, как известно, не занимал по отношению к монтанизму крайней позиции.

458

Идея пророческого преемства была известна иудаизму. См. E.Bikermann, ор. cit., р. 50–51.

459

«To yar profhtikon pneuma to swmateion estin thj profhtikhj taxewj, o estin to swma thj sarkoj Ihsou Cristou to migen th anqrwpothti dia Mariaj» (Grenfell–Hunt, «Oxyrhynchus Papyri», London 1898; ср. Pierre de Labriolle, «La crise montaniste», Paris 1913).

460

Евсевий, «Церк. Ист.», V,17,4.

Церковь не могла принять учения о «diadoch» ни дидаскалов, ни пророков, т. к. она имела учение о «diadoch» пресвите ров–епископов, содержащееся в самом учении о Церкви. Первые учения были вторичными по отношению к учению о «diadoch» пресвитеров–епископов, и несомненно возникли позднее. Они предполагают учение об универсальной церкви, которое не содержалось в первоначальном церковном сознании. Утвердить учение о преемстве дидаскалов или пророков в пределах местной церкви было невозможно, т. к. не все местные церкви всегда имели од них или других. В них не только мог произойти разрыв в преемстве дидаскалов или пророков, но фактически он и происходил: один дидаскал не следовал преемственно за другим, также как один пророк не следовал за другим. Местная церковь не могла сохранить их преемство, так как забота об этих служениях не лежала на ней. Если пророческое или учительское служение в ней прекращалось вследствие смерти или ухода пророка или учителя, она не могла поставить на их место других, чтобы новые лица восприняли служение старых. Установить преемство этих лиц можно только с известным шансом в пределах Церкви вообще, независимо от местных церквей. На этой точке зрения стоял Мильтиад, которого мы цитировали выше. Из понятия «духовной церкви» исходил Климент Александрийский, утверждая преемство дидаскалов. В результате учения об универсальной церкви «сокровищница веры» оказалась вверенной не Церкви, а отдельным лицам, что в свою очередь благоприятствовало возникновению тайного гнозиса. Универсальная Церковь не может иметь своего эмпирического выражения, а потому она не может быть хранительницей традиции. «Сокровищница веры» вверена кафолической Церкви, которая полностью выявляется в каждой местной Церкви.