Цесаревич Алексей
Шрифт:
Атмосфера другая, чем в Тобольске. Караульные специально выбраны на фабрике, где господствует революционный дух. Привлечены также австрийскиё и венгерские военнопленные, из которых в лагере Недалеко от Екатеринбурга формируется интернациональная бригада. Они также питают мало симпатий к царской семье, глава которой долгие годы был их врагом.
Двери в личные комнаты членов царской семьи сняты с петель. Караульные входят, когда им заблагорассудится. Когда семья садится за стол, появляются солдаты или комиссары и угощаются. Иногда у царя выбивают вилку из руки или бьют локтем по лицу, если он тянется за чем-нибудь на столе. Двери ванной комнаты
Когда один солдат хочет забрать у Алеши пару сапог, Нагорный его останавливает: когда одна пара промокнет, Алеше понадобится другая. Протест ни к чему не приводит. Хуже того: солдат, чтобы спровоцировать Нагорного, отбирает у Алеши икону, висящую на цепочке над его кроватью. Когда Нагорный хочет ему в том помешать, его забирают. Тут же увозят в тюрьму и вскоре после этого расстреливают.
Жильяр пытается спасти царскую семью дипломатическим путем. Он разыскивает французского консула — но консул в отпуске. На месте британский посол: однако тот объясняет, что нет причин для беспокойства или вмешательства, для царской семьи не существует никакой угрозы. Гиббс пишет в Дармштадт бывшей придворной даме Александры, знавшей ее с детских лет, миссис Джексон. Завуалировано он пытается изобразить положение царской семьи и непосредственную угрозу, над, ними нависшую. Он надеется, что миссис Джексон обратится с ним к английской королеве. Однако ничего не происходит.
Условия жизни в Ипатьевском доме становятся невыносимыми. На нижнем этаже постоянно громыхают пьяные орды. Семья спасается в общих молитвах. Лишь вера придает им силы все это мужественно пропускать мимо ушей. В то же время кажется, будто они уже попрощались с жизнью. В то время как внизу орет пьяная охрана, их буйство заглушает на верхнем этаже пение молитв.
Снова приходит человек в черном с Деревенко. На этот раз Боткин его умоляет предпринять хоть что-нибудь и принести для Алеши медикаменты и укрепляющую пищу. «Мальчику место в больнице!» — в отчаянии кричит Боткин. Никакой реакции.
Кроме Юровского, присутствует еще один человек. Это австрийский военнопленный Мейер, поступивший в Екатеринбурге на службу Советов и работавший в конторе. Позднее он вспоминает об этом посещении: «Мальчик действительно производил жалкое впечатление. Худшее было то, что я знал, что и его не минет судьба, уготованная семье в самое ближайшее время».
По рассказам Мейера, вскоре после этого Боткина вызывают в комиссариат. Там ему почти открытым текстом дают понять, что судьба царской семьи решена окончательно и бесповоротно. «И было бы жаль, если и Вас постигнет та же участь. Разве Вы не хотите работать в одном из наших госпиталей?» — спрашивает его комиссар. Пораженный Боткин молчит. Спустя некоторое время он берет себя в руки и решительно отклоняет предложение: «Мое место возле Его Величества — до конца».
В Московском кремле Ленин и Свердлов выносят решение об убийстве царской семьи — и всех других Романовых, которые находятся где бы то ни было между Москвой и Петербургом. Арестовывают также сестру Александры, Елизавету, которая, приняв постриг после гибели мужа, занимается исключительно благотворительной деятельностью, далее Михаила, брата царя, кузенов, дядю, которых в основном, убивают в Петров павловской крепости или в Сибири. Николаю так и не пришлось узнать, что его брат Михаил уже месяц как расстрелян вместе со своими слугами под Пермью и сброшен в шахту.
В воскресенье 1(14)
Мы никогда не узнаем, сообщил ли Боткин о своем разговоре в комиссариате. Указаний на это нет ни в одном дневнике. С Тобольска Алеша ничего больше-не записывал. Да и что он мог рассказать? Коли, Жильяра здесь не было. И жизнь ему больше не сулила ничего хорошего.
В эти дни в одной из своих последних записей Николай констатирует: «Алексей принял первую ванну после Тобольска». Александра пишет 3(16) июля: «Отослали маленького поваренка Седнеева — якобы к его дяде; так ли это и увидим ли мы его когда-нибудь? Играли в «безик». В 1/2 10 в постель. — 4(17) июля…»
Однако до этого дня она не дожила. Незадолго до этого на окнах ставят решетки. Юровский созывает дежурный караульный наряд и объявляет им, чтобы ничего не предпринимали, если услышат ночью выстрелы. Юн достает двенадцать револьверов, выбирает одиннадцать человек, из которых половина австрийцы и венгры, и раздает им оружие. Затем назначает, кому в кого стрелять.
Вскоре после полуночи он будит Боткина. Есть опасения беспорядков в городе, и поэтому семью необходимо вывезти. Боткин будит остальных. Через полчаса все одеты. Юровский, «человек в черном», заходит за ними. Он отводит их в подвал и оставляет там ждать. Николай держит Алешу на руках. Александра спрашивает стулья. Приносят три стула. Она садится на один, Николай на другой; Алешу отец сажает на третий, однако поддерживает верхнюю часть тела руками. Рядом с Николаем стоит Боткин, позади четыре великие княжны, за ними Демидова с подушкой в руке, лакей Трупп и повар Харитонов. Все стоят спокойно, застыв в ожидании, словно для группового портрета, что побуждает Анастасию воскликнуть: «Жаль, что нет фотографа — он мог бы нас всех вместе снять!».
Входит Юровский. Он говорит так, как будто зачитывает приговор: «Ваши хотели вас спасти, поэтому мы должны вас расстрелять». Николай поворачивается! и поднимает взгляд на Юровского. Кажется, он ничего не понимает: «Как?» Снова короткий взгляд назад на детей. В этот момент в комнату врываются чекисты. Александра и одна из дочерей быстро крестятся. Другие в ужасе кричат. Боткин пытается прикрыть царя своим телом, а Николай одной рукой закрывает Александру, а другой все еще поддерживает сына.
Юровский выхватывает револьвер и, прицеливаясь, стреляет в царя, который тут же падает на пол. Затем в Алешу. В следующий момент раздается целый залп выстрелов. На пол падает Боткин, затем Александра, пули поражают одного за другим — кроме Демидовой. Пули отскакивают от корсета девушки, в который вшиты бриллианты. Анастасия стонет. Один из стрелков добивает ее штыком. Демидова молит о пощаде, защищаясь подушкой, прежде чем ее тоже убивают. Другой солдат топчет ногами собачку Анастасии [160] .
160
В этой же книге речь шла о собаке Татьяны. (Прим. ред.)