Шрифт:
Владислав Морозов
ЦЕЗАРЬ: КРЕЩЕНИЕ КРОВЬЮ (Серия «Русские разборки»)
Он рано узнал цену человеческой жизни, рано понял, что за все надо платить. Судьба не щадила его, безжалостно загоняя на самое дно жизни. Но затравленная жертва смертельно опасна. Вряд ли можно узнать бесправного и беззащитного бомжа в грозном «авторитете» преступною мира Он беспощаден и неукротим, его цель — отмщение, его имя — Цезарь Кровавый.
Посмотри, как блестят
Бриллиантовые дороги.
Послушай, как хрустят
Бриллиантовые дороги.
Смотри,
Оставляют на них боги.
Чтоб идти вслед за ними,
Нужны золотые ноги.
Чтоб вцепиться в стекло,
Нужны алмазные когти...
Горят над нами, горят,
Помрачая рассудок,
Бриллиантовые дороги
В темное время суток...
«Наутилус Помпилиус»
«Бриллиантовые дороги»
Глава 1
«ЩЕНОК». ПРИЗРАК ГОЛОДНОЙ СМЕРТИ
25 февраля 1987 год, 21.45
СССР, Москва, Павелецкий вокзал
Холодно было даже в помещении. Холодно, неудобно, и никак не удавалось плотнее запахнуться в пальто. Почти детское, оно жутко не нравилось Саше: темно-серое, убогое, сильно смахивающее на казенное. Плюс к этому — Саша из него вырос. Говорил же он матери: лучше подождать месяц или два — сколько надо — и купить «аляску» на вырост. Так нет, не утерпела: «Тебе сейчас не в чем ходить! Когда еще деньги будут». И купила это серое безобразие. В ту зиму оно было еще чуточку великовато, но кто ж знал, что хилый Саша ни с того ни с сего примется расти как на дрожжах. Вот и результат: тощая шея торчит из воротника, как у грифа, в плечах тесно, рукава еле-еле до запястий достают. Эх, мама, мама...
Он едва не заплакал от жалости к нелепой судьбе матери и сестры Наташки, да и к собственной доле. Так ужасно, так непоправимо это горе...
Денег у него оставалось всего-навсего пятьдесят копеек, и никакого просвета не предвиделось. Саша впал в полную апатию, ни единой дельной мысли в голову не приходило — только невеселые воспоминания да перлы типа: «Ща бы тарелку борща со сметаной...»
Спать, сидя в пластмассовом кресле в зале ожидания, было дико неудобно. Разболелся голодный желудок, в довершение захотелось курить и в сортир одновременно. С последним было проще: вход в уборную здесь пока еще бесплатный, а сигаретой или папиросой мужики на улице всегда поделятся. С едой куда сложнее, как и со сном.
Покинув насиженное местечко, Саша направился в уборную. Боже, когда же здесь полы будут мыть? Вонища такая, что забываешь, зачем пришел. Попроситься, что ли, на работу? Тогда, наверное, вокзальное начальство разрешит ночевать в комнате отдыха...
Вместе с ним зашел мужчина лет пятидесяти, невысокий, аккуратный и хорошо одетый. Поморщил нос, но не выругался, как Саша, поскользнувшись на заплеванном полу. Саша искоса приглядывался к нему, когда они, справив нужду, мыли руки над соседними раковинами. Было в нем что-то непривычное — в твердых чертах худого лица, остром, проницательном взгляде и даже в зачесанных со лба назад густых седых волосах. Мужчина оглянулся, перехватил Сашин взгляд, кивнул на грязь.
— Вонь
— Я вот и думаю: уборщиком сюда устроиться, что ли?
— Что, так сложно с трудоустройством, что места получше найти не можешь?
— Ну, д-да, - неопределенно протянул Саша.
— Странно. На дурака ты не похож, да и в школе двоечником небось не был, — уверенно сказал мужчина. — Тебе сейчас лет восемнадцать?
— На полгода меньше, — сказал Саша и с неожиданной гордостью добавил: — А в школе я был отличником, только из-за нехватки времени до золотой медали не дотянул.
— Куда же время тратил?
— Я с шестнадцати лет подрабатывал. Матери чтоб полегче было.
Предвидя, что следующий вопрос коснется пути, которым он попал на вокзал, Саша решительно направился наружу. На выходе обернулся — мужчина смотрел ему вслед с некоторым удивлением — и вежливо спросил:
— У вас лишней сигареты не найдется?
— Знаешь, вообще-то я не курю, но... — Он достал бумажник, вытащил пятерку: — Возьми, сам купишь.
Саша покраснел: одно дело — сигарету спросить, другое — деньги брать. Хотя эти деньги были очень нужны ему, он счел унизительным для себя принимать их. Молча повенулся спиной и вышел; мужчина засмеялся ему вслед:
— Смотри-ка, гордость еще сохранил.
На площадке возле лестницы стояли трое здоровых парней. Саша вознамерился было стрельнуть сигаретку у них, но подумал, что мужчина, остававшийся в туалете, может услышать, застыдился и пошел наверх.
Он не успел подняться даже на пролет, когда сообразил, что парни хотят ограбить того приличного мужика. Недолго думая, Саша вернулся. Жертве уже успели пару раз дать отдых, когда он вмешался. Он не боялся получить но физиономии — дома и в школе ему доставалось не меньше.
Своим внезапным появлением и недвусмысленным желанием помешать грабителям он дал мужчине возможность уйти. Раздосадованные парни переключились на помеху и отдубасили его здесь же, в туалете, да так, что мало ему не показалось. Когда они оставили его в покое, ломило все тело и звенело в ушах. С трудом поднявшись на ноги, он подошел к зеркалу. Н-да... Видок такой, что днем собаки шарахаться будут, не то что люди. Глаз заплыл, под носом кровь, губы превратились в лепешки. Хорошо хоть зубы целы.
Он долго умывался; насколько это было возможно, почистил одежду, вымаранную в субстанции, покрывавшей пол уборной. Когда чистил пальто, опустил руку в карман и похолодел: пусто. Последнюю мелочь растерял во время драки. Саша готов был заплакать — ведь это означало, что ни завтра, ни послезавтра, ни в следующие дни поесть ему не удастся.
Поиски разбросанных копеек оказались безуспешными. Мрачный и угнетенный, он вышел на улицу, присел на корточки возле стены, опустил голову.
Через минуту к нему подсела сильно подвыпившая и порядком потасканная женщина. Саша брезгливо поморщился, потом вспомнил, что сам не лучше. На ее лицо был наложен сантиметровый слой вульгарной косметики, но и