Чабан с Хан-Тенгри
Шрифт:
— Да будет так, родной ты мой!
Айкан целовала сыну глаза, руки. Чтобы приободрить Темирболота, она посмотрела на него влажными от слез глазами и через силу улыбнулась.
— Здравствуйте, тетя Айкан! — сказала Айсулуу, неожиданно входя в комнату. Она взглянула на Темирболота. — Ну, джигит, как поправляешься?
— Здравствуйте, сестра Айсулуу! Мне хорошо. Вот только мать мешает выздороветь окончательно. Она все волнуется, не верит, что я поправлюсь, — лукаво подмигнув Айсулуу, проговорил Темирболот.
Айсулуу недовольно поморщилась. Она с неодобрением поглядела
— Если твоя мать мне не доверяет, то она должна верить опытному врачу. Ну, а если и ему она не верит, то не буду больше ей сочувствовать, — обиженным голосом сказала Айсулуу. — Ну, джигит, а теперь разреши посмотреть твои ожоги…
— Пожалуйста, сестра!
Айкан было неловко, что сын выдал ее затаенные мысли. Глядя на Айсулуу, Айкан думала: «Милая моя, тебе еще не довелось испытать, как ноет материнское сердце, а когда доведется, то поймешь меня. Ведь сердце матери всегда замирает в тревоге: как бы с сыном чего не приключилось!»
Айкан не сказала этого вслух, потому что и это и многое другое она уже высказывала Айсулуу раньше, пока та перевязывала раны Темирболота. Айсулуу заходила к ним в дом раза по три-четыре в день и терпеливо выслушивала все, что ей говорила Айкан. А та вспоминала страшные случаи: красивая девушка Алыйман была изуродована, когда взорвался примус, а мальчик Бедал случайно упал лицом в пылающий очаг и теперь обезображен на всю жизнь…
Айсулуу напоминала ей случаи благополучного исхода лечения ожогов. Но Айкан не верила утешениям и не переставала плакать.
На этот раз, когда Айсулуу стала разбинтовывать голову Темирболота, Айкан не отвела взгляда. Раньше Айсулуу в таких случаях говорила: «Тетя Айкан, пожалуйста, не смотрите! Когда заживет, я вам сама покажу…» — а сегодня промолчала, хотя видела, что мать следит за ее движениями.
— Ой, Айсулуу!.. — вдруг вскрикнула Айкан, схватив сестру за руки.
Айсулуу сердито отстранила Айкан.
— Не трогайте меня! Если будете мешать, то немедленно отправлю Темирболота в больницу.
— Мать! — заговорил Темирболот.
— Ладно, не буду… — прервав сына, сказала Айкан, заплакала и вышла в кухню.
Айсулуу посмотрела ей вслед и вздохнула.
— Не обижайтесь, сестра! — взволнованно заговорил Темирболот. — Мать моя нервная. Она очень тревожится, когда я болею. Может, это оттого, что нет в живых отца — мы с нею только вдвоем. Но ничего, если вылечусь, она успокоится. Скажите, сестра, ведь ничего, если останутся небольшие шрамы? Мать места себе не находит — так волнуется. А что волноваться? Это произошло не из-за шалости. Помогал спастись своему товарищу с братишкой. Значит, она должна радоваться и гордиться. Правда, а? Ну, даже если останутся шрамы, что из этого? Разве люди со шрамами на лицах не живут? Разве не так?
На все вопросы Темирболота Айсулуу отвечала кивком головы.
— Хотя бы эта Алыйман, — продолжал Темирболот, — про которую рассказывала мать. Какой она чудесный человек!.. Правда, лицо у нее обезображенное, надо к нему привыкнуть. Но зато какая Алыйман добрая, как хорошо она работает. Как умеет учить других. Я еще не видел
Алыйман. Я два года подряд работал рядом с тетей Алыйман. Она меня не только работать учила — помогала разбираться в людях. После ее слов многое оказалось простым. Я читал одну хорошую книгу и запомнил меткие слова. Если посвятить их Алыйман и Калыйкан, то получится так: чем прозябать тысячу лет и не иметь права взглянуть людям в глаза, как Калыйкан, лучше прожить всего один день, радостно, как живет Алыйман, — закончил Темирболот и хотел было улыбнуться.
— Постой! — сказала ему Айсулуу. — Я тебя предупреждала: не смейся, не раскрывай широко рта. Сейчас обожженная кожа покрывается коркой. Если где-нибудь она лопнет, начнется кровотечение, а на месте трещины останется шрам.
Темирболот согласно кивал головой, как бы давая обещание строго выполнять все советы Айсулуу.
— Вообще-то уже все хорошо, — продолжала Айсулуу, ловко орудуя бинтом. — Если ты будешь осторожен, то лицо скоро заживет и шрамов не останется. У тебя кожа оказалась крепкой, видно, тебя долго купали в соленой воде, когда ты родился!
Айсулуу прекрасно знала, что руки Темирболота были обожжены гораздо сильнее, чем лицо, особенно досталось пальцам. Она с особой осторожностью намазала их мазью и стала бинтовать каждый палец отдельно. Потом перевязала руки целиком.
— Вот и кончили, Темирболот. Хочу задать тебе вопрос…
— Спрашивайте, пожалуйста!
— Ведь тебе, должно быть, было очень больно. Да и теперь при перевязках, наверное, сохраняется неприятное ощущение. Неужели ты боли не чувствуешь? Уж чесаться-то руки у тебя должны…
— О-о! Сестра! Конечно, я все чувствую…
— А почему никогда не пожалуешься?
— Ну, из-за болячек жаловаться?! — Темирболот чуть не расхохотался.
— Ну ладно, ладно! Успокойся…
— В книгах столько примеров стойкости… Неудобно вам говорить, вы сами читали… Какими были Павел Корчагин, Олег Кошевой, Зоя!.. Неужели же мне из-за незначительных ожогов хныкать? Конечно, сестра, я не такой, как Павел, Олег, Зоя. Далеко мне до них. Но хочется быть таким, как они…
Айсулуу была взволнована, но, не зная, что сказать, стала безмолвно собираться домой. В это время дверь шумно распахнулась, на пороге появилась Калыйкан с ружьем в руках. Сердце Айсулуу тревожно забилось, в горле запершило, и глаза от испуга широко раскрылись.
На лице Калыйкан не было обычной наглости. Она выглядела бледной и какой-то поникшей.
С устремленным на Темирболота взглядом женщина замерла на месте. Рука, в которой было ружье, стала медленно опускаться вниз, по щекам потекли слезы. У Айсулуу страх сменился удивлением — так была не похожа эта смущенная женщина на всегда самодовольную, нахальную Калыйкан.