Чабан с Хан-Тенгри
Шрифт:
Тогда, конечно, никто не знал, что слова Сапара о коллегиальности были всего-навсего пустой болтовней, а появление его в аиле вызвано не интересами дела, а желанием Сапара поднять в глазах учителей авторитет «двоюродного брата».
Но авторитет Садыра падал. На педагогическом совещании Акмат и Жанаргюл выступили с резкой критикой работы директора. Случай с Темирболотом многим учителям окончательно открыл глаза. Садыр не сумел отвертеться; было решено сообщить в район о неспособности Садыра руководить школой.
С того дня Садыр днем не мог найти себе дела,
— Будем слушать на бюро сообщение Калмурзаева о делах школы, — сказал он. — Следует пригласить всех учителей, поэтому надо повременить со всякими переводами и передвижками!
Попытки Сапара выгородить «родственника» ни к чему не привели. Садыру надо было думать о себе самому.
«Прежде чем заботиться о мясе, приготовь тарелку для него! — размышлял Садыр. — Эх и балбес же я! Считал, что, если меня поддерживает Сапар, мне никто ничего не сможет сделать. Думал, что сильнее Сапара нет: как он скажет, так и будет. А выяснилось, что и Сапара могут зажать. Что мне стоило сблизиться с секретарем райкома или с председателем райисполкома? Если бы не удалось расположить к себе первого секретаря, то надо было подружиться со вторым! Видно, у меня вместо головы протухшая тыква!.. Известно ведь — не видна кривая рука под рукавом, под шапкой дырявая голова не заметна! Расположившись ко мне, начальство глотки Акмата и Жанаргюл камнями бы замуровало!»
В школу приехал заведующий отделом агитации и пропаганды райкома. Он явился не один, а с бухгалтером. Они что-то проверяли, листали книги. После их отъезда еще новость — наведался сам Байсымаков. Ходил по классам, интересовался журналами, беседовал с учителями. После занятий вместе с Жанаргюл пошел к Айкан. Под вечер уехал.
Сапар, завернувший в аил, чтобы все-таки помочь «двоюродному брату», узнал о приезде Байсымакова и немедленно улизнул, как кошка, которой подпалили хвост.
После отъезда Байсымакова Калмурзаев заглянул к продавцу на дом. Директор школы весь день от страха ничего не ел, все бегал по классам. У продавца он купил поллитровку, выпил стакан, забыл на столе недопитое и отправился домой.
Он не стал, как обычно, заставлять жену перестилать постель и взбивать подушки, лег, не раздеваясь, и на вопрос жены «Как идут дела?» не ответил.
Он выпил для того, чтобы забыть о проклятом деле Темирболота. Но водка не помогала. Перед глазами вдруг возник сам Темирболот, а вместе с ним Жанаргюл и Акмат.
Назвав все это про себя «собачьей напастью», Садыр крепко зажмурился.
В клубе полно народу. Байсымаков, оказывается, пригласил всех директоров и завучей школ района. Когда все собрались в зале, Байсымаков объявил:
— Товарищи, слово для доклада о работе школы и о случае с Темирболотом Медеровым предоставляется Садыру Калмурзаеву.
Важно
— Товарищи члены бюро! Не случайно я руковожу работой школы, и не случайно вы слушаете мой доклад. Причину этого хорошо понимают все товарищи, которые, подобно мне, работают директорами школ. Состояние дел в школе до моего назначения было крайне слабым. Я отдавал работе все свои силы, всю свою энергию. Ряд товарищей учителей хорошо мне помогал. Дела в школе удалось поправить. В прошлом учебном году не было ни одного неуспевающего, все ученики перешли в следующие классы.
Все это могут подтвердить честные учителя нашей школы, — Садыр метнул вопросительный взгляд в зал, и все учителя, кроме Жанаргюл и Акмата, дружно закричали:
— Все правда, что говорит Садыр Калмурзаев!
— А о деле Темирболота, — продолжал Калмурзаев, — я могу без всякого угрызения совести сказать, что тут нет моей вины. Некультурная женщина Калыйкан, может, и распространяла клевету. Но я не директор подобным женщинам, я директор школы. — Садыр улыбнулся.
В зале снова закричали:
— Правильно! Директора школы это не касается!
— Я, — снова начал Садыр, — на месте председателя колхоза не стал бы публично осмеивать Калыйкан, не выгнал бы ее из колхоза. Я думаю, надо дать указание о восстановлении Калыйкан, а председателю Кенешбеку Аманову следует несколько охладить свой пыл.
— Правильно! — зашумели в зале.
— Жанаргюл и Акмат, — продолжал вещать Садыр, — запутали дело, вызывают ко мне недоверие, агитируют против меня. Я знал, что Акмат — человек скользкий, любящий карьеру. Он мечтает только об одном — стать директором. А Жанаргюл — настоящая сплетница, да, кроме того, распущена в быту. Жанаргюл не смогла работать на юге республики, не место ей и здесь, на севере.
После речи Садыра люди, сидевшие в зале, не дали говорить Жанаргюл и Акмату. Учителя, сторонники Садыра, окончательно развенчали этих «врагов Калмурзаева». Они критиковали и Байсымакова за то, что тот пытается оправдать Жанаргюл и Акмата и обижает Сапара.
Садыр про себя торжествовал:
«Вот это… я!.. так хорошо подготовил доклад… Окупились все мои поездки в районный центр. Советы Сапара и юристов помогли. Недаром я их поил и кормил в ресторане. Вот здорово… Сапаш мой, видимо, только перед лицом смерти бессилен, все другое ему нипочем».
Вышел на трибуну Байсымаков.
— Товарищи, прошу убедительно простить за то, что я доверился словам Жанаргюл и Акмата. Я виноват перед вами, товарищ Калмурзаев!
Садыр, победоносно оглядевшись вокруг, произнес:
— Ладно, я все прощаю. Впредь будьте осторожны.
Садыр пригласил всех к себе. Он сел в машину Байсымакова и помчался домой, чтобы готовиться к встрече гостей.
«Когда я растоптал таких врагов, как Жанаргюл и Акмат, — приговаривал он, — мне ли не веселиться!»