Чакра Кентавра (трилогия)

Ларионова Ольга

— Не сглазь… — начал Юрг. — Что, уже?

— Уже, уже. Почти дома.

Воины славной дружины бежали к ним со всех концов поляны. Юрг выпрямился, расставив ноги, и высоко поднял над головой отчаянно верещавшего Юхани. Впрочем, визг был веселым — приветливая зелень рощи еще не дала ему ощутить привкуса недальнего пожарища. Мона Сэниа сияющими глазами обвела столпившихся вокруг них собратьев по оружию. С удивлением отметила, что оружие-то было расчехлено и взято наизготовку. И лица, освещенные па какое-то мгновение столь естественной радостью, сразу

же стали настороженными и в какой-то степени даже виноватыми.

— В чем дело? — быстро спросила она. — И где девочка?

— Мы ее не нашли, — коротко ответил за всех Эрм, словно взял на себя большую часть вины.

— Как не нашли? Лронг!..

— Эти ушли. Все втроем.

— Куда? — Мона Сэниа поняла, что вопрос был бессмысленным.

— Надо полагать, — пожал плечами Флейж, — к своим.

— Прилетел Кадьян, — с привычной для него сухостью доложил Сорк. — Они проговорили чуть более минуты. Потом Кадьян передал Лронгу какой-то сверточек и вернулся к своему летательному аппарату. Тихриане, не сказав нам ни слова, поднялись и ушли. Мы сочли себя не вправе их задерживать. Вскоре взлетел и Гротун. Мы возобновили поиски Таиры, но безрезультатно. Вот и все.

— Ну нет, не все, — сказал Юрг, передавая ребенка Эрму. — Сэнни, это был не последний полет над Тихри.

— Да, — сказала она, указывая на вершину башни, — сначала — туда.

У Юрга, никогда не боявшегося высоты, слегка захватило дух — они стояли на самом краю верхней площадки покрытой копотью пирамиды, и где-то очень далеко внизу в рваных плывущих прорехах дымной пелены просматривалась земля. Справа, огибая догорающий город, пестрым широким потоком текла заполненная людской массой дорога, к ней со всех сторон крошечными муравьиными пятнышками двигались запоздалые путники, чтобы влиться в общее русло беглецов.

— Гляди! — крикнула мона Сэниа, указывая на пожелтевшее выкошенное поле, простиравшееся между дорогой и рощей. — Видишь? Это белый плащ Рахихорда! Скорее!

Спешить, собственно говоря, было некуда — старый рыцарь едва переставлял ноги, поддерживаемый с одной стороны мощными руками сына, а с другой — бесплотной на вид, но на деле жесткой и, когда надо, уверенной дланью шамана. Но взять себя на руки он Лронгу так и не позволил. Две человеческие фигуры, внезапно появившиеся перед ними на жесткой стерне, заставили их замереть на месте, но не удивиться.

— Достойный Рахихорд, добрейший Лронг, мудрый сибилло! — начала мона Сэниа, склоняясь перед ними. — Я не могла покинуть Тихри, не попрощавшись с вами и не принеся вам самую глубокую благодарность. Я нашла своего сына и возвращаюсь домой.

Она сделала паузу, в которой повис невысказанный вопрос.

— Благодарю тебя и радуюсь вместе с тобой, повелительница чужедальних воинов, — проговорил Лронг с несвойственной ему величавостью. — Может быть, счастье обретения сына поможет тебе забыть о нашей общей утрате.

— Какой… утрате? — липкий ледяной язык лизнул по спине, под сердцем задрожала тоненькая колючка. Неминучесть.

—

Светлячок, — сказал Рахихорд и заплакал.

Юрг шагнул вперед, опустился перед ним на колешь и взял его немощные руки в свои:

— Расскажи… Расскажи мне все, как было; расскажи так, словно ты говоришь с ее отцом!

— Вы улетели, обретя друг друга и исполненные жажды новых свершений… А она осталась одна. И тогда она обратилась к Кадьяну

Юрг заскрипел зубами, но промолчал.

— Вас же там не было! — невольно воскликнула мона Сэниа, — Откуда…

— Я велел Кадьяну рассказать правду, — продолжил за отца Лронг, — а он — верный слуга. И он рассказал. Наша светлая властительница пришла к нему, и слова ее были словами последнего повеления. “Еще день назад я вернулась бы на Землю самой счастливой девчонкой, — сказала она. — А теперь я не хочу возвращаться совсем. Но и здесь мне делать нечего. Я потеряла того, кто любил меня больше света белого, больше солнца красного…”

Юрг почувствовал, как у него перехватило горло, — вот такого Кадьян просто не способен был выдумать. Так могла сказать только девочка с далекой Земли…

— И еще, сказала она, не стало одного человека, — Кадьян не спросил какого. И тогда она повелела ему открыть ей… — Он замолк, не решаясь или не находя сил продолжать.

— Говори, — прошептала мона Сэниа, видя, что у Травяного Рыцаря просто не поворачивается язык.

— Она велела ему сказать, какую смерть он выбрал бы для себя… И он засмеялся.

— Да, — хрипло проговорил Юрг. — Эта тварь считала себя бессмертной.

— И все-таки он ответил: говорят, что самая сладкая смерть — это заснуть и замерзнуть во сне. Ибо эти предсмертные сны обязательно сказочны и ведут в мир, где исполняются самые заветные желания. И тогда она сказала, что хочет заснуть таким сном. И чтобы он перенес ее в ледяную пещеру, где ее не найдет ни один человек — ни с Земли, ни с Тихри, ни с Джаспера.

— И он это сделал… — прошептала мона Сэниа.

— Да. Он служил верно.

Стылый туман, неотделимый от дымных полос, полз по жнивью, затопляя благодатную Дорогу Оцмара горечью утраты.

— Да черт побери! — закричал Юрг. — Мы здесь распускаем сопли, а она, может быть, еще жива!

— Нет, — едва слышно проговорил Лронг. — Кадьян передал мне вот это. — И он протянул на широкой, как сковорода, черной ладони нечто завернутое в детский носовой платок.

— Что это? — с ужасом проговорила мона Сэниа.

— Знак власти. — Он достал из перепачканной чем-то ткани ослепительно сияющую на чудом прорвавшемся лучике солнца уже знакомую принцессе голубую звезду. — Если этот знак попадет в чужие руки, он холоден, как горное стекло. Таким он и был, когда княжий слуга передал его мне. Это значило, что настоящий владелец звезды еще жив. Но потом он вдруг засиял и согрелся — верный признак того, что я стал его законным хозяином. И глаза бы мои на него не глядели… — добавил он, пытаясь упрятать всесильный амулет обратно.