Чалдоны
Шрифт:
Убили Костю Рукавишникова в первом же бою.
ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ
Младший брат Саня раньше таксистом работал. Приехал однажды ночью, а сам седой как лунь. Трясет всего, и гачи мокрые…
— Ограбили?! — всполошился я, и в сборы — бандитов ловить.
— Притормози, Ваня, — остудил тот. — Лучше выпить налей.
Достал я из кирзового сапога спрятанную от глазастой жены подальше уже изрядно початую бутылку. Саня проворно выхватил
— Отчего седой-то весь? — стал я пытать. — Пешехода сбил?
— Если бы пешехода… — мрачно буркнул он. Метнулся к зеркалу и погляделся. Вздохнул тяжело, поворошил на голове седые волосы и, трусливо косясь на мутное кухонное окошко, за которым огромной желтой картофелиной повисла осенняя луна, поведал о своем несчастье…
…Высадил я на Большой пассажиров и покатил в таксопарк на пересменку. У ремесленного училища машет старушка. Остановился.
— Свози, — просит, — на Старое кладбище, заплачу хорошо.
— Какое кладбище, мать?! Ночь на дворе, — отвечаю.
— Свози, — протягивает пачку денег. Я и позарился.
Привез, развернулся и мотор выключил, чтобы зря бензин не жрал.
— Жди тут, — приказала и ушла.
Час жду, два жду. Не век же здесь вековать, да и страшновато. Решил поторопить старушку. Смотрю, вроде огонек вдали мерцает. Подкрался поближе, выглянул из-за дерева: старушка на могильном холмике сидит, а на коленях у ней девочка лет шести — сияет как льдинка, лунным светом облита. Замер я и прислушался.
— Мамочка, ты еще придешь? — спросила печально девочка.
— Не знаю, — рыдая, ответила старушка. — Полвека навещала тебя, и никто козни не строил. Чую сердцем, последний раз видимся. Разлучат злые люди, зачахнут на твоей могилке цветочки…
Такая тоска, брат, нахлынула, хоть волком вой. К горлу подкатил комок, того и гляди, задохнусь от жалости. Стою, слушаю, а слезы ручьем по лицу текут.
Долго бы еще они горевали и переговаривались, если бы у меня под ногой не хрустнула сухая веточка.
Девочка испуганно вскрикнула, закружилась вихрем и ушла винтом в землю. Я бросился, как ошпаренный, к такси. Только захлопнул за собой дверцу и включил мотор — старушка тут как тут. Раскосмачена. Глаза безумные. Схватила булыжник — трах по стеклу. Дал я по газам от беды подальше, вот к тебе прямо с кладбища и прикатил…
Саня через силу улыбнулся:
— Интересно сколько рубликов она отвалила? На стекло, поди, хватит?
И вместо пачки денег вытащил из кармана грязные бумажки.
— Слава богу, жив остался, — успокоил я брата. Уложил бедолагу спать и отогнал такси на соседнюю стоянку.
Через неделю на Старом кладбище началось строительство кооперативных гаражей. Могилы вместе с крестами и памятниками сровняли бульдозером. Окрестная шпана, забавляясь, играла
Превратилось тихое Старое кладбище в проклятое место для живых: месяца не проходит, чтобы в чьем-то гараже, построенном на человеческих костях, ни с того ни с сего не сгорел синим пламенем дорогой автомобиль.
После той жуткой ночи Саня из таксопарка уволился, заболел и высох, как щепка. Из больницы не вылазил, пока я не посоветовал ему окреститься. Послушался — и на поправку пошел. Сейчас лесником на Байкале работает. Женился. Ребятишек — полная горница. И что удивительно — все седые! Видно, так напугался бедняга, что даже детям седина передалась!
Старушку ту часто люди видят на бывшем Старом кладбище, особенно в полнолуние. Бродит вокруг бетонного забора, слезы льет. Может, могилку доченьки разыскивает?
Эх, Саня, Саня… И зачем только ты их тогда потревожил, побыть подольше вместе помешал? Живет себе в лесу и в ус не дует, а я вечерами на улицу боюсь выйти: вдруг старушка перепутает меня с братом и отомстит? Ведь мы с ним обличьем схожи, как два цинковых ведра на коромысле.
Поделился вчера своими опасениями с женой, а она все на кирзовые сапоги свалила: мол, они виноваты…
"МОГИЛЬНЫЕ КОСТОЧКИ"
Сижу это я на завалинке, наблюдаю, как взятый напрокат боровок за нашей свиньёшкой гоняется. На рыле — пена, глазки — мутные, того и гляди спотыкнется, плати за него. Только собралась свиньёшку и боровка в ограду загнать, почтальонка навстречу по лужам хлыбает.
Бросила взгляд на ее ноги и хохотом зашлась:
— Ты почто, Роза, ботинки-то вразнобой напялила?
— Они специально такими по заказу сшиты, — отвечает. — «Могильные косточки» наросли, мешают нормальную обувь носить.
— Что за «могильные косточки»?! — удивилась я.
— Отложение солей, — объяснила Роза.
— Подержи подольше в теплой воде, они и растворятся, — осенило меня.
— Здоровым легко советы давать, — обиделась она. Сунула в почтовый ящик газету и похлыбала дальше.
Глянула вслед на ее грязедавы, и опять хохот разобрал, еле-еле мать отводилась.
Стали с того дня у почтальонки «могильные косточки» уменьшаться, а у меня расти.
Устала в город ездить, мерки снимать, обувь на заказ шить. Жених бросил, сошелся с Розой. Мать дома поедом ест — много денег трачу на врачей. Прямо голова кругом идет.
Кинулась к знахарке. Та и говорит:
— Одно спасение: со свежей могилы землю прикладывать. Взять ее надо в полночь, имя погребенной обязательно должно совпадать с твоим, иначе толку не будет.