Чапаята
Шрифт:
Колин папа подвел коня к крыльцу, а сам бодро вошел в дом:
— Красноармеец Панкратов явился по вашему вызову, товарищ командир!
Чапаев взглянул на него строго:
— Что ж вы, красноармеец Панкратов, коня боевого без всякой надобности по улице гоняете? Вспотела лошадка, замучилась, бедняга. А вдруг сейчас — в бой? Конь устал, на каждом шагу спотыкаться будет. Понимаете вы это?
— Так точно, понимаю, — понуро ответил Колин папа.
— Жалеючи вас говорю, — Чапаев взглянул на него без прежней суровости. —
Колин папа не находил слов в свое оправдание. Чапаев заметил его растерянность и стал расспрашивать о службе, о боях, в которых он участвовал. Военный в комнате уже свернул карту и, собираясь уходить, позвал Василия Ивановича. Чапаев протянул Колиному папе руку на прощание:
— К сожалению, товарищ Панкратов, мне спешить надо. Ну, да мы с вами соседи. И Сашка мой дружит с вашим Колей. Так что встретимся не раз… А кавалерист вы — я видел из окна — ловкий! И конь у вас умница, во всем седоку послушный. Отведите его на конюшню, покормите овсом как следует. Пусть отдохнет! Вам командование дало передышку от боев. Значит, и конь в ней нуждается.
Колин папа взял коня под уздцы и повел к себе во двор.
Пришли ребята с речки. Принесли большой кукан окуней. Колин папа сказал им:
— А я без вас с Чапаевым познакомился! Он сам позвал меня к себе!
— Ну и как? — спросил Саша.
— Правильный командир! О бойцах заботится и к коню бережливый, — и он подробно рассказал, как проходило знакомство. — Вовек не забуду этой встречи!
Колин папа глянул на коня под навесом. Уткнувшись головой в колоду, усталый конь аппетитно жевал овес.
УХА С НАВАРОМ
Чешуя у окуня жесткая. Скребешь ножиком и так и эдак, а она не соскабливается. Коля замучился с окунем.
— Чистить окуня не нужно, — подсказал Саша. — Когда окунь с чешуйками, получается уха с наваром.
— А ты откуда знаешь? — спросил Коля. — Сам навар делал или Пелагея Ефимовна?
— Уху с наваром делал папа…
— Василий Иванович? Вы что — на рыбалку вместе ходили?
— Да нет! На пароходе плыли. Из Балакова в Саратов. Целую ночь! Пароход огромный, рыжий, с большущей трубой. Загудит — палуба трясется!
Саше хорошо запомнилась поездка на пароходе, хотя он тогда был еще малым ребенком. По шатким сходням бегали туда-сюда грузчики с мешками на спине, толкались пассажиры на палубе, а за бортом плавали по волнам белопенные узоры.
Саше особенно понравилось смотреть, как ворочаются могучие механизмы в шумном брюхе судна. Саша то и дело увлекал туда отца. Стальные руки машины то взлетали над трюмом, то падали в облаке пара. Там, в глубине, крутились и позвякивали механизмы поменьше.
— Сто лошадей впряги — пароход с места не стронешь, — сказал отец. — А тут одна машина. Горазд человек на выдумку!
Оба
— Наверное, палец обрезал, — предположил Саша.
Отец покачал головой:
— Из-за пальца поварята не плачут.
Он осторожно тронул мальчика за плечо:
— Слезы мужчин не украшают. Сказывай, кто обидел?
Поваренок обернулся. Худенькое веснушчатое лицо его было заплаканным. Оттопыренные уши пылали. На Чапаева он взглянул недоверчиво:
— Чего вам надо? Не ваше дело…
Провел кулаком по мокрым щекам, вытер руки о передник.
— Ишь какой грозный, — сказал Чапаев. — К нему — всей душой, а он и говорить не желает. Какая оса укусила?
— Если бы оса… Буфетчик уши надрал. Горят, спасу нет.
— За какие такие заслуги?
— Вот этим, — паренек кивнул на корму, где за столиком сидели три тучных пассажира, — ухи захотелось. А повар захворал. Я и так с ног сбился: мой им посуду, чисть вилки, пол подметай… А тут еще уху варить… Я им говорю: «Не умею»… А он меня за уши…
— Веди к буфетчику! — приказал Чапаев. — Я ему покажу, как руки распускать!
— Что вы! Что вы! — заволновался поваренок. — Он тогда меня с парохода выгонит. А мне нельзя. Дома — ни хлеба, ни картошки. Без моей помощи и вовсе плохо будет…
— Понятно, что же делать?
— Придется, видно, уху варить…
— А сможешь?
— Попытаюсь. Нехитрое дело…
— Не скажи. Уху варить — не ложки мыть… Вот что — бери меня в помощники, раз повара нет. Вдвоем мы скорее управимся.
Поваренок привел их на кухню. Стены каюты были запачканы сажей и чешуей. На длинном столе вдоль стены лежала рыба, большая и маленькая: несколько стерляжек, много окуней и ершей, жирный карась и еще какие-то неизвестные Саше рыбешки.
Мальчик взял карася и разрезал ему живот.
— Карася — в уху? — удивился Чапаев. — Не пойдет! Для ухи подавай мелкоту. Окуней и ершей — в самый раз!
Мальчик отстранил карася, стал чистить окуня.
— Кто же так чистит! — Чапаев забрал у него и нож. — Да ты, как я погляжу, повар совсем неопытный.
— Я не повар. Я просто посудник…
— Посудомойщик, значит? Все одно знать должен, что окуня для ухи чистить вовсе не обязательно. С чешуей он наваристей и клейкости больше. Вот смотри!
Чапаев засучил гимнастерку по локоть и принялся разделывать рыбу. Выпотрошил внутренности, отсек окуню жабры и выбросил их в ведерко.
— А это зачем? — спросил мальчик.
— Иначе бульон с горечью получится. И хозяин снова надерет тебе уши.
Чапаев вымыл распотрошенную рыбу под краном и бросил в котел. Крикнул посуднику: