Чарли Бон и Пустынный волк
Шрифт:
— И все-таки, по какой причине она вернулась, Мэйзи? — спросил Патон.
— Свадьба! — ответила та.
— Чья свадьба? Говори яснее! — взмолился дядя.
— Ваша младшая сестра Венеция собирается выйти замуж на следующей неделе.
Чарли чуть не подавился супом:
— Внучатая тетя Венеция? Кому вообще может придти в голову жениться на ней?
— Никто и не говорит о браке по любви, — возразила ему Мэйзи, — но на свете есть бедняки, которые не знают, как свести концы с концами.
— Слишком
— Бабушка Бон весьма решительно настроена против этого брака, — продолжала рассказывать та, — но ее милые сестры, по всей видимости — за.
— Тьфу-у, — Патон возмущенно дунул, или скорее фыркнул в свою тарелку, хотя его суп вовсе не нуждался в охлаждении и давно уже остыл; ведь за разговорами он успел проглотить всего пару ложек. Он пытался скрыть свое состояние, но кто угодно понял бы, что дядя совершенно сбит с толку и чрезвычайно шокирован.
Четыре сестрицы дяди Патона были одна хуже другой. Они ненавидели своего единственного брата и постоянно мучили его, потому что он не только не соглашался с их моральными принципами, но и не считал нужным это скрывать. Все четверо были грубыми, властными, злобными, надменными, заносчивыми, непорядочными и жадными фуриями. Фактически, у Чарли не хватало слов, чтобы до конца описать, какими они были ужасными. Никто из них никогда не порадовал его добрым словом, не говоря уже о настоящем дне рождения, даже бабушка Бон.
Мэйзи приберегла самую интересную часть своего повествования напоследок.
— Но хуже всего то, у него есть дети, — произнесла она драматично, — что вы на это скажете?
— Дети! — содрогнулся Чарли, — бедняжки. Вы можете себе представить, чтобы внучатая тетя Венеция стала вашей матерью?
— Это невозможно представить, — Патон резко поднял голову.
Чарли сидел спиной к дверям и не заметил бабушку Бон, тихо и незаметно подошедшую сзади.
— Я рада, что не являюсь вашей матерью, — с раздражением заявила она.
Затем направилась к холодильнику и резко распахнула дверцу:
— Пусто, впрочем, как и всегда. Нет ничего, кроме сухого сыра и старых костей. Ни тебе паштета, mi майонеза, ни креветок, не говоря уже о лососе и осетрине.
Мэйзи глубоко вздохнула, чтобы не вспылить:
— Откуда я могла знать, что Вы придете сюда на промысел с Вашим привередливым желудком и изысканным вкусом? Присаживайтесь к столу, Гризельда, и я угощу Вас грибным супом.
— Спасибо, обойдусь как-нибудь, — бабушка Бон брезгливо поджала губы и уселась в кресло — качалку возле теплой плиты.
Бабушка
Патон нахмурился. Он давно уже собирался избавиться от этой вещи. Им пользовалась только Гризельда, и оно постоянно всем напоминало об ее мрачном и незримом присутствии. Если бы он только мог предвидеть заранее ее возвращение, то изрубил бы качалку на дрова еще вчера.
— Скрип! Скрип! Скрип! — Бабушка монотонно раскачивалась в кресле, закрыв глаза и свесив двойной подбородок на грудь.
— Кр-рык! Кр-рык! Кр-рык! — Этого звука было достаточно, чтобы грибной суп не только совсем остыл, но и прокис.
— Итак, — Патон обрел, наконец, голос, — я слышал, что ты поссорилась со своими сестрами, Гризельда.
— Между прочим, они и твои сестры тоже, — фыркнула она, — ох уж мне эта свадьба. Я никогда не слышала ничего более вздорного. Венеции пятьдесят два года. Она должна была отказаться от вещей подобного рода много лет назад.
— Какого рода вещей? — заинтересовался Чарли.
— Не наглей, — оборвала его бабушка Бон.
Чарли доел суп и встал из-за стола.
— Держу пари, что ты, бабуля, уедешь отсюда, как только мой отец вернется, — съязвил он.
— Ой, как страшно, я прямо вся дрожу! — она смерила Чарли ледяным взглядом, — ну а вы всей семьей скоро вообще переедете отсюда в ваш старый фамильный дом в узеньком и укромном Алмазном Тупике! Хотя наблюдение за китами тоже может быть очень опасным. Твой папаша может никогда…
Чарли не собирался ждать окончания фразы.
— Я иду навестить Бена, — крикнул он срывающимся голосом и бросился в зал, глотая на ходу слезы и хватая куртку.
— Чарли, дорогой, уже темно, — попыталась остановить его Мэйзи, — не обращай внимания на слова бабушки Бон. Она не имела в виду ничего такого.
— Имела, — тихо ответил Чарли.
Он выскочил на улицу, перебежал через дорогу по пути к дому под номером двенадцать и резко позвонил в колокольчик. По воскресеньям в это время суток на улице Филберта всегда было тихо, пустынно и мало автомобилей. И все же у Чарли появилось какое-то неприятное чувство, что за ним следят. По его спине пробежал холодок страха.
— Скорее, пожалуйста, открывай же, — мальчик звонил снова и снова и переминался с ноги на ногу от нетерпения.
Наконец дверь открылась. На пороге стоял Бенджамин Браун. Он был на несколько месяцев моложе Чарли и немного меньше него ростом. Его растрепанные светлые волосы по цвету мало чем отличались от шерсти стоявшей возле них и дружелюбно вилявшей хвостом крупной собаки.
— Можно мне войти? — спросил Чарли, — бабушка Бон вернулась.
Бенджамин понял его с полуслова:
— Вот несчастье. Ты знаешь, я как раз собирался выгуливать Спринтера-Боба. Составишь нам компанию?