Чародей и Дурак
Шрифт:
XVI
Свежий ветер пахнул рыбой. Занималось ясное утро. Белые дома Тулея отбрасывали золотистые тени в рассветных лучах, и море пело у подножия утесов.
Они ехали всю ночь и сильно устали, но вид городка, вознесенного над океаном, заменил им и завтрак, и подкрепляющий силы напиток. Джек знал, что не он один чувствует это: Хват посветлел лицом и произнес длинную радостную тираду, где повторялись слова «промысел» и «наконец-то». Даже Таул казался довольным, хотя и воздерживался от улыбки, опасаясь, как бы не открылась рана на щеке.
— Эль с
— Эль с козьим молоком? — Джек вогнал каблуки в бока своего мерина — не даст он Таулу въехать в город первым.
Глаза Таула сверкнули ярче, чем море.
— Это у них подают на завтрак.
Дух состязания витал в воздухе. Джек чуял, что Таул сейчас сорвется в галоп.
— Неужто и женщины это пьют?
— Судя по виду здешних женщин, Джек, — сказал Хват, — они пьют на завтрак чистый эль.
И конь Таула помчался вперед, сопровождаемый приглушенными жалобами Хвата. Джек понесся за ними. Хорошо было этим утром, когда солнце греет лицо и ветер оставляет соль на губах, лететь по пыльному следу своих друзей.
Друзья друзьями, но он их непременно побьет. Джек еще глубже вогнал каблуки и отпустил поводья. Конь Таула был сильнее, зато и нес на себе двоих. Гнедко поднатужился и скоро нагнал соперника. Хват пригнул голову, вопя во всю глотку:
— Ну, Таул, последний раз сажусь с тобой на лошадь!
Джек улыбнулся, обгоняя их, и прокричал:
— Я тебя не упрекаю, Хват. Уж ехать, так с хорошим всадником.
Оглянуться он не рискнул — во-первых, чтобы Таул не видел его улыбки, а во-вторых, от страха: он никогда еще не ездил так быстро. Гнедко из смирной, послушной лошадки обратился в боевого коня, скачущего в атаку. Джек только и мог, что держаться за него и надеяться на милость судьбы.
На пути к победе Гнедко проявил недюжинные таланты — он перепрыгивал через канавы, несся по камням и огибал деревья лишь в самый последний миг.
Наконец он вынес своего всадника на большую дорогу. Увидев повозки, людей и других лошадей, Гнедко сразу образумился и, точно шалун при гостях, сделался образцом хороших манер. Он перешел на легкую рысь и даже свернул в сторону, чтобы пропустить спешащих прохожих. Джек был так благодарен ему за это, что даже не стал его ругать — только шепнул на ухо:
— Если у тебя еще остались в запасе такие штучки, прибереги их для следующего хозяина.
— Эй, Джек! — Таул и Хват поравнялись с ним, и Таул потрепал Гнедка по боку. — Знай я, что он такой молодец, я бы себе его взял.
Джек чуял, что Таул, если бы не свежая рана, хохотал бы сейчас во всю глотку.
— Поехали, поехали, — сказал он, подгоняя Гнедка. — Нехорошо заставлять козочек ждать.
Жизнь в Тулее так и кипела. Торговцы, крестьяне, разносчики и рыбаки толпились на узких извилистых улочках. Люди предлагали свои товары, здоровались со знакомыми, торговались, толковали о делах и обменивались сплетнями. Джеку сразу понравилось здесь — вот только гусей на улицах было многовато. Подвергшись весной нападению целой стаи этих злобных гогочущих птиц, он признавал их только в жареном виде.
Джек почувствовал голод и обрадовался, когда Таул остановился у ближайшей гостиницы.
Джек надеялся, что Таул согласится. Всю прошедшую ночь они не спали, и мысль о ночлеге в удобной кровати была по меньшей мере заманчива. Таул посмотрел на Хвата — тот нарочито широко зевнул.
— Хорошо. Переночуем здесь, а в Рорн отправимся завтра утром.
Хозяйский сын учтиво склонил голову, налил им эля с козьим молоком и удалился. Хозяин наблюдал за ним из угла, светясь отцовской гордостью.
Путники позавтракали молча, усталые, голодные, погруженные в собственные мысли. Таул, покончив с едой, встал.
— Вы отдыхайте, а я вернусь через пару часов.
— Я, пожалуй, тоже пойду с тобой, — заявил Джек.
Таул отнесся к этому неодобрительно.
— Я хочу найти лекаря, который зашил бы мне щеку, только и всего.
— Вот и хорошо, — не уступал Джек. — А потом мы могли бы приискать еще один длинный лук.
— Ладно, пошли, — бросил через плечо Таул.
Гордый своей маленькой победой, Джек последовал за ним. Выйдя, он зажмурился от яркого солнца. Уличная суета теперь обрела некоторый порядок — все торговцы уже поставили свои палатки, и покупатели занялись делом. Таул обратился к прохожему, попросив указать ему хорошего хирурга.
— Сударь, — ответил тот, — такую рану, как у вас на щеке, может зашить любой цирюльник на Ссудной улице. — И с приятной улыбкой заторопился дальше, держа перед собой словно щит пустую корзину.
Джек и Таул с усмешкой переглянулись: чудной народец эти тулейцы.
Когда они отыскали Ссудную улицу, близился полдень. Здесь было не меньше полудюжины цирюлен, в окнах которых красовались острые ножи, образцово причесанные головы и желчные камни в банках.
— Вот этот нам подойдет, — указал Таул на лавочку, чей предприимчивый хозяин вывесил над дверью большую деревянную пиявку.
— Любезные господа мои, — тут же бросился к ним цирюльник, — вам и правда давно пора подстричься. — Это был тощий человек с красным кожаным поясом и острым, как бритва, ножом в руке. Увидев щеку Таула, он еще пуще захлопотал. — Садитесь, сударь. Садитесь. Здесь меньше чем четырьмя стежками не обойдешься.
Таул сел на предложенный стул, а Джек остался на месте. Он привык к своим длинным волосам и нисколько не желал стричься.
Цирюльник, осматривая рану, цокал языком на все лады — этим искусством он владел в совершенстве.
— Экое несчастье, сударь! Такое красивое лицо — и вот нате вам... Ай-ай-ай! Вы уже женаты, сударь?
Таул покачал головой и поморщился, когда цирюльник промыл ему рану чистым спиртом.
— Значит, мне придется поработать на совесть. — Цирюльник начал разматывать большой клубок черных ниток. — Все будет хорошо — даже родная ваша матушка не заметит никакой разницы. Вы ведь не откажетесь заплатить чуть побольше, сударь? Тонкая работа, восемь стежков вместо четырех...