Чародей с гитарой. Том 2
Шрифт:
— С вами так было? — поинтересовался Джон-Том.
Циммерман с жалким видом кивнул:
— В чистом виде. Теперь мы даже а капелла не можем петь. Выходит воронье карканье.
Газерс постукивал лезвием самодельного томагавка по ладони.
— Мы решили чисто конкретно набраться терпения, выиграть время, авось и получится к Хинкелю подобраться. Но хоть его пение и яйца выеденного не стоит, он не совсем кретин. Задницу всегда прикрывает.
— Мы ребята мирные, — вставил Хилл. — Когда не на сцене, расслабиться любим. Но сейчас —
— Ага, навешали бы, — подтвердил Циммерман. — Но ему помогают.
— Помогают? — В Мадже проснулись подозрения. — Кто и как?
— Попробуйте его остановить — увидите, — веско заявил Газерс. — Вы и представить себе не в силах, до чего там погано.
— Да, невиданная погань, — согласился Хилл. — И неслыханная.
— Я много чего на своем веку видел и слышал. — Джон-Том сохранял хладнокровие. — И с воображением у меня полный ажур. — Он кивнул на тихонько звенящее облачко нот. — Возьмем, к примеру, эту музыку. Как я подозреваю, ваш бывший приятель украл ее, но удержать не сумел. Она сильнее любой другой. Наверное, она сбежала и отправилась искать подмогу. Аккорды всегда друг дружку поддерживают.
— Он... как бы сказать... не идеален, — старательно подбирал слова Циммерман. — Силен — это да, но не всемогущ, в натуре. Не успел еще опыта набраться. И если все-таки его можно остановить, надо поторапливаться.
— Вы, ребята, на чокнутых здорово смахиваете, — заметил Джон-Том. — Но говорите, как смышленые.
— Да уж, видок у вас! — шепотком поддержал его выдр.
— Ну ты, дядя! Да, мы любим тяжелую музыку, но разве это означает, что у нас и мозги тяжелые? — парировал Газерс.
— Ты за себя говори. — Хилл выбивал на плоском камне дробь окоренными сучками и даже при столь невинном занятии боязливо косился на вершину. — Лично мне без мозгов очень даже неплохо живется.
— Ладно, среди нас есть исключения, — раздраженно согласился Газерс. — А ты, дядя, что имеешь рассказать?
Джон-Том пустился в воспоминания.
— Это было давным-давно. Я учился в колледже, решал, дотягивать ли на адвоката или оставаться с любимой музыкой.
— Да уж, трудный выбор.
Циммерман хихикнул:
— А ты сомневаешься? Ты моих родных не знаешь.
— Вот что, дядя, только не надо тут мне ныть про родню, — осерчал Газерс. — Мои предки в Скарсдейле живут, снобье, каких свет не видел. Я для них паршивая овца, и когда бываю дома, вожу гостей через дверь для слуг, чтоб ты знал! Друзья моих предков говорят, что я своих знакомых по помойкам собираю, прикинь.
— А мои предки считают, мне самому на помойке место, — пробормотал Циммерман.
— Я надеялся, если группа прогремит, моя родня... — Газерс оборвал фразу, и Джон-Том понял, что под маской спокойствия прячется настоящий
— Я верну вам музыку. — Он с удивлением услышал страсть в своем голосе. — Она наверняка там, вместе с остальной.
— Ты уж поосторожней, приятель, — предостерег Хилл. — Хинкель с виду сущее чмо и поет, как сливной бачок, но парень он не слабый. Я это серьезно говорю.
— Ничего, нам встречались субчики и покруче, — Мадж погладил рукоятку меча. — Правда, чувак? Ты отвлечешь его песенками, а мне, можа, подвернется шанс маленько раскроить клепаную глотку. Оченно трудно колдовать, када у тебя из шеи торчит полфута стали.
— Поговорим о его возможностях. — Джон-Том повернулся к Газерсу: — Ты бы не мог получше описать тех, кто ему помогает?
Гитарист состроил кислую мину.
— Толку не будет. Похоже, они сменяют друг дружку по его прихоти. Достаточно будет сказать, что он там не одинок. Вокруг Хинкеля собрались таинственные силы, и они ему конкретно симпатизируют.
— А хуже всего то, — добавил Хилл, — что он все еще поет. Типа, сам для себя. Постоянно. Если день погожий и ветер в нашу сторону, не услышать его невозможно. — Он глянул на клубящиеся злые облака. — Скажи спасибо грому.
— Маленько странноватый гром-то, — заметил Мадж, — шума много, а молний нету.
— Лично я так считаю, — решил поделиться своими предположениями Циммерман. — Хинкель до того паршиво поет, что у стихий начинается мигрень, и для природы этот гром как бы способ выражения протеста.
— Кто услышит Хинкеля, тот возненавидит, — добавил Хилл. — Это наш лозунг. Мы даже несколько песен на эту тему сочинили. Музыку он у нас отобрал, но стихи придумывать не мешает. Такая задачка ему не по зубам.
Газерс энергично кивнул:
— У нас тут свободного времени уйма. Уже двойной альбом составили. — На его лице появилась мечтательная мина. — Кто услышит, обторчится... Эх, вернуться б домой...
Хилл вдруг выпрямил спину:
— Эй, ребята, что это с вашей ручной гармонией?
Музыкальное облачко, гудя и звеня, лучась и искрясь, понеслось вверх по склону, затем остановилось, покрутилось, сияя, вокруг невидимой оси и вернулось. И повторило красноречивое приглашение, а потом еще раз..
— Беспокоится. — Джон-Том поглядел на Маджа. — Ладно, хватит разговоров. Решили делать дело — не будем откладывать.
— Ага, чувак, тут я с тобой согласен. — У выдра решительно блестели глаза. — Не, ты тока вообрази: мир без музыки! Под че прикажешь зенки заливать? Под че на танцульках выдрючиваться? Под че красотку...
— Идем. И тихо. — Джон-Том двинулся за нетерпеливым облачком. Через два-три шага оглянулся. — Парни, вы с нами? Вы рискуете потерять не меньше, чем любой другой.