Чароплет
Шрифт:
Франческа кинулась вниз по лестнице и за порог.
— Вивиан! — крикнула она как можно четче. — Лотанну!
Вивиан обернулась первой, на лице ее застыло удивление. Лотанну чуть запоздал, но из его рук брызнули фонтаны серебряного текста. Остальные прохожие, не видя рун, не обратили на них ни малейшего внимания.
— Я Франческа! — крикнула она, а потом продублировала то же самое двумя копиями золотой фразы: «Я Франческа».
Оба мгновенно прочитали. Лотанну выпустил локоть Вивиан и написал: «Магистра, какая неожиданность встретить вас
«Для меня тоже. Быстрее, пойдемте со мной. У нас отдельная комната в таверне». Перебросившись несколькими фразами с Вивиан, он спросил: «У нас?»
«Я с Никодимусом. Вы прибыли в Авил, чтобы его выследить, но, уверяю вас, он тоже противостоит демоническим силам. Саванный Скиталец — наш общий враг, поскольку нападал и на вас. Единственный способ уцелеть — объединиться». Франческа перебросила текст Лотанну — и сразу же отдельную копию Вивиан.
Академики принялись совещаться между собой.
«Подумайте, по крайней мере, о временном союзе», — прервала их переписку Франческа.
«Магистра, мы за это время кое-что выяснили, в том числе и насчет вас», — сообщила Вивиан.
«Я понимаю, вы мне не доверяете, но позвольте хотя бы объясниться, — начала Франческа и только тут заметила свой журнал в руках у Лотанну. — Призрак Шеннона все еще там?»
Вивиан кивнула. «Да. Объясните-ка для начала, почему мы с вами переписываемся вместо обычной беседы?»
«Я потеряла слух. Но нам лучше уйти с улицы — давайте поднимемся в таверну, там я все расскажу, а вы обдумаете мое предложение».
Академики совещались долго. Наконец Вивиан ответила: «Ведите, магистра. Но при первых же признаках предательства я лично выкачаю ваше сознание».
По пути к перчаточной лавке Никодимусу попался на глаза рослый караванщик в старых коричневых крагах. Осенило его только шагов через двести. Развернувшись на бегу, он догнал караванщика, кинул ему серебряный соверен и пообещал еще один за перчатки. Караванщик запросил три. Сторговались на двух.
Улыбаясь своему везению, Никодимус поспешил назад в таверну. Перчатки оказались чуть велики и пропахли потом — ладно, на первое время сойдет. От городских ворот донесся какой-то возмущенный гвалт — судя по всему, выходящий караван столкнулся с прибывающим, закупорив проход. Никодимусу задерживаться было некогда, но у таверны и его вынудило застыть загадочное зрелище.
По тротуару торопливо шагала Франческа. За ней шли мужчина и женщина в неприметных жилетах, однако женщина лучилась нуминусом, словно упавшая с небес звезда.
Такого витиеватого слога, как тот, что окутывал ее с головы до ног, Никодимус не видел никогда, он затмевал собой даже праязык. Только одно заклинание на памяти Никодимуса слепило глаза с такой же силой — тирада, которую он обрушил на Фелруса на Веретенном мосту Звездной академии много лет назад. И сотворить это заклинание ему удалось лишь с помощью изумруда.
Перекинув по короткой фразе обоим спутникам, Франческа вошла в таверну. Мужчина с длинными свитыми
Никодимус вздрогнул, словно очнувшись от забытья. Галдеж у ворот усиливался, перерастая в ожесточенную перепалку. Никодимус потряс головой. Что за наваждение? Что-то в этой сияющей женщине было… впечатляющее, само собой, но вместе с тем что-то еще. Знакомое? С чего бы?
Никодимус кинулся в таверну. Женщина-звезда пересекала набитый битком гомонящий, жующий и пьющий зал. Ноги Никодимуса сами собой несли его за ней. Руки, словно чужие, стянули перчатки. Но чем ближе он подходил к ослепительной женщине, тем крепче становилась уверенность: он ее знает. И знал всю жизнь.
В зале вдруг наступила резкая тишина, и все обернулись к двери. Наверное, услышали заварушку у ворот. Никодимус не сводил глаз с женщины-звезды, которая тем временем повернула, пробираясь между двумя большими компаниями, и в свете лампы блеснул затейливый текст, обвивающий каждую прядь ее длинных белоснежных волос. Даже на глазах золотилась плотная пелена. Выходит, она ослепила себя сознательно, прибегнув к заклинанию, блокирующему обычный, немагический свет. И Никодимуса она не увидит, даже если взглянет на него в упор. Лучезарная между тем довольно уверенно лавировала между столиками вслед за ведущим ее мужчиной с волосами-шнурами.
Вокруг что-то неразборчиво забормотали — плавно, почти нараспев.
Никодимус пробирался через переполненный зал, пока до загадочной женщины не осталось какой-нибудь пары шагов. Вот-вот она ступит вслед за Франческой на лестницу, ведущую на второй этаж.
Рванувшись, Никодимус сомкнул пальцы на ее запястье.
Окутывающий руку женщины текст, преломляя свет, делал суставы шишковатыми, а кожу усеивал старческими пятнами. От прикосновения какографа золотистый покров начал растворяться, обнажая тонкую гладкую кожу. Точно такого же оттенка, как у Никодимуса.
Убедившись, что не заразил этот смуглый атлас язвами, Никодимус послал новую какографическую волну вверх, к плечу и голове мнимой старухи. Чары, обвивавшие каждую прядь серебристо-белых волос, расплелись и посыпались на пол, открывая конский хвост цвета воронова крыла.
Затем под воздействием какографии развеялась натянутая на лицо маска, и мгновенно разгладились морщины. Последними пропали текстовые бельма — глаза засверкали такой же молодой зеленью, как у Саванного Скитальца и самого Никодимуса.
Это лицо… От отца ей достался чуть более курносый нос и чуть более высокий лоб, но контур, форма губ и даже наклон головы… Никодимус видел не что иное, как живой портрет их общей матери.
Прозревшие зеленые глаза женщины отзеркалили узнавание.
— Сестрица… — прошептал Никодимус потрясенно, с трудом разлепив губы. — Альцион.
Все вокруг замедлилось, застывшее мгновение растянулось в бесконечность. А потом время вдруг скакнуло вперед, и рука Альциона выскользнула из ладони Никодимуса.