Чары колдуньи
Шрифт:
— Так, может, удастся того… отложить, — намекнул Избыгнев. — Может, сперва с кривичами разберемся, а деревляне куда от нас уйдут? Уж пять веков сидят тут, так и еще посидят.
— А что, если старый хрен прослышал о руси? И теперь нарочно тянет время, дожидаясь, пока они подойдут? Тогда ему и не понадобится ничего делать, не надо будет воевать, посылать в бой своих людей и сыновей! Он просто подождет, пока русь разобьет нас… то есть мы разобьем русь, — поспешно поправился Аскольд, будто не допускал мысли, что может не устоять против северных врагов. — Все равно после победы мы будем обескровлены, и они возьмут нас голыми руками! Я не могу идти в бой, оставив за спиной деревлян! Это верная смерть, как вы не понимаете?
— Понимаем,
— Примириться? — Аскольд поднял брови, будто не верил, что услышал такую глупость. — С кем? С этими волками, которые украли мою сестру и хотели украсть мой стол? Хотели сесть вам на шею? Или с кривичами, которые называются моей родней, а сами нарушают самые основы родового закона и предательски нападают на меня?
— Ну… так или иначе… Кто нам будет поваднее [13] , с тем и…
— Если ты не примиришься с кем-то из них, княже, то они примирятся между собой, — подсказал Судимер. — Не помогай твоим врагам договориться против тебя. Иначе ты сам погубишь и себя, и все племя полян. Боги вручили тебе власть над ним, чтобы ты защитил твоих детей, стал для них земным Перуном, мечом и щитом в его руках.
Аскольд угрюмо промолчал. В памяти его всплыли обрывки русинских сказаний, которые он еще в детстве слышал от отца: подвыпив на пирах, князь Дир путано принимался пересказывать предания далекой северной родины. И в этих преданиях настоящим героем, носителем высшей доблести становился тот, кто сам решал свою судьбу и с открытыми глазами делал шаг навстречу верной смерти, своей отвагой приобретая славу в веках. И чем больше крови при этом проливалось, тем больше ему доставалось славы. Про спасение каких-то там племен в тех сагах ничего не говорилось.
13
Повадный — доступный влиянию, идущий на уступки, снисходительный.
Но пока он стоял во главе полян, ему приходилось считаться с их мнением. А иначе кто он? Наконечник копья без древка недалеко улетит. Его старшая дружина и волхвы стояли за переговоры с Мстиславом, который из двух врагов был ближе, а без их помощи ему не удастся убедить войско в необходимости сражаться.
Хмурое, влажное утро застало князя Аскольда вновь на том же поле. К счастью, дождь смыл, а утренняя свежесть приглушила тяжелый, отвратительный запах, неизбежно повисающий над полем смерти. С самого рассвета ратники с обеих сторон под присмотром волхвов убирали мертвые тела — некоторые из них за ночь уже были обгрызены лисицами и разорваны волками. Истошно крича, прыгали по полю вороны, не желали улетать прочь, даже когда их гнали, а садились неподалеку и ждали, не уйдут ли люди, не удастся ли вновь подобраться к сладкой добыче? Поляне и деревляне, занятые уборкой трупов, поглядывали друг на друга хмуро: кроме обычной вражды, они теперь видели в противниках виновников Перунова гнева.
Когда явились князья, тела уже были убраны, только валялись везде обломки щитов, разные части потерянного снаряжения. Мстислав пришел сам, только опирался на посох и на руку своего старшего сына Доброгнева. Высокий худощавый мужчина лет тридцати с продолговатым лицом и узкой бородкой совершенно не походил на отца. Внимательные глаза, высокий лоб, прорезанный морщинами, тревожный взгляд делали его даже старше на вид, и почти не верилось, что у Мстислава может быть такой взрослый сын.
Небо было затянуто серыми тучами, иной раз принимался моросить мельчайший дождь — даже не капли, а мелкая водяная взвесь, которой и не замечаешь, пока вдруг не обнаружишь, что весь вымок. От этого, а может, оттого, что боевой пыл был растрачен вчера и тогда же остужен сильным дождем, сегодня
Они сошлись посреди поля. Каждого сопровождали воеводы, старейшины, волхвы. Все были в бронях и шеломах, но оружие оставалось в ножнах.
— Ну, здравствуй, князь Аскольд, Диров сын! — первым поздоровался Мстислав. Голос его звучал хрипло — сорвал вчера в битве, — и видно было, что на эти переговоры его тоже привела необходимость, а вовсе не избыток дружеского расположения к противнику.
— Здравствуй, князь Мстислав! — Аскольд, как младший годами, не столько поклонился, сколько обозначил поклон, подчинившись обычаю. — Передали мне, что хочешь ты со мной говорить.
— А ты со мной не хочешь? — Мстислав выразительно глянул на него. — Или нам с тобой и поговорить не о чем?
— С теми, кто в полянские пределы вторгается, будто волк в овчарню, мне говорить не о чем, — надменно ответил Аскольд.
— Да ты не только врагов, ты и гостей дубьем встречаешь! — злобно отозвался деревлянский князь. — Или не ты закон гостеприимства нарушил, когда сына моего в Киеве избил и пленил? Он к тебе с торговыми делами пришел, без дружины почти, без оружия…
— А на Рупину ты как зимой пришел? Без оружия? Только с коробами, чтобы мою дань собирать?
— Полно вам обиды перебирать, князья! — остановил их деревлянский волхв Далибож. — Перун дал вам знак, а вы не слушаете.
Мстислав с усилием проглотил слова, вертевшиеся на языке, и немного помолчал. Аскольд тоже молчал и готов был молчать так хоть весь день: он с Мстиславом говорить не собирался.
И деревлянский князь снова начал первым:
— Говорят волхвы, будто волю Перуна мы с тобой нарушили, что на рать пришли. Слышал я, что другая туча грозная на тебя с полуночи надвигается: идут кривичи да русь, погибели твоей ищут. Это правда?
Аскольд промолчал, лишь с досадой отметил про себя: все знает, гад! И кто только разболтал? Хотя даже и не ходи по Днепру торговые гости, едва ли можно утаить такие важные новости от племени, живущего всего в трех днях пути от Киева.
— Стало быть, правда. — Мстислав понял его молчание. — И сказали мне волхвы, — он оглянулся на Далибожа, будто сам слабо верил услышанному, — что негоже нам, полянам и деревлянам, воевать между собой, когда полуночные племена сюда ратью идут. Ведь и поляне, и деревляне, и бужане, и дреговичи — все мы одних дедов внуки, все от старинного дулебского корня свой род ведем. И запали мне в сердце те слова. Стыдно мне будет на Том Свете перед дедами ответ держать, когда спросят, как попустил я, чтобы чужие племена полуночные братьев наших полян пленили и погубили. Коли пришла такая беда, туча черная, то надобно нам прежние раздоры позабыть и вместе злого врага встретить. Коли займут Киев русь и кривичи, то и нам в стороне не отсидеться. Мой сын — теперь зять твой, и нам закон родовой велит за ваши обиды оплачивать, будто за свои.
Аскольд поначалу смотрел на него в изумлении. Да скорее камень со дна всплывет, а лебяжье перо утонет, скорее курица петухом закричит, а петух яйца примется нести, чем деревляне и поляне вспомнят о своем общем происхождении и признают друг друга братьями! Все так, они, а с ними бужане и дреговичи, действительно происходят от разных ветвей древнего племени дулебов, да и в языке, обычаях и всем обиходе их почти нет различий. Но именно то, что они внуки одного деда, и заставляет их уже не первый век ожесточенно бороться за первенство. Аскольду было бы легче помириться с русью или кривичами, с которыми он пока еще ничего не делил, чем с застарелым, привычным врагом, перечень обид на которого длиннее, чем сказание о поединке Сварога со Змеем. И он скорее съел бы свою шапку, чем поверил, что в Мстиславе заговорила старинная дулебская кровь. Нет, не на того напали!