Чары колдуньи
Шрифт:
— Без Огнедевы не будет удачи! Не даст Перун!
— И русь не одолеем!
— Пропадем!
— Если придется биться с деревлянами и русью разом, тогда пропадем! — гаркнул Аскольд, выведенный из терпения их тупой горячностью. Голос его сорвался, и дальше он продолжал гораздо тише и сипло: — Мужи вы зрелые или мальцы беспортошные? Не можем мы одной рукой с русью сражаться, другой — с деревлянами! Нужен мир с Мстиславом — хотя бы пока русь не разобьем! Нужна ему княгиня — пусть будет у него! Иных разобьем — и ее вернем! А пока нет нам от бога позволения биться с Мстиславом!
В дальних рядах толпы
— Ступайте, люди, по своим домам, — осипшим голосом велел он, устав от всего этого. — Русь на пороге. Не до женщин сейчас…
Никто ему не возразил, и Избыгнев послушно попятился, дав знак остальным: расходитесь. Аскольд мог бы надеяться, что одержал победу, но торжества не было. Наоборот, его опасение и тревога все росли. Нарочитые мужи пошли прочь, еще не переговариваясь, но обмениваясь многозначительными взглядами. За ними повалила и вся толпа. Аскольд мог бы испытать облегчение, но даже глупые бабы, уходя, смотрели на него так, будто он у них на глазах превратился в волка… или умер…
Наконец двор почти опустел, остались только свои кмети и челядь. Тиун и Кудеря так и стояли возле двери жилой избы.
— И чтоб ни слова никому! — грозно бросил им Аскольд, заходя внутрь.
Баба тут же мелко закивала, однако в глазах ее виднелась уверенность: это не поможет.
На княжьем дворе наступила тишина, но киевские горы забурлили. Мгновенно разнесся слух: князь продал княгиню! Отдал Мстиславу деревлянскому! А все потому, что она заступалась за народ и богов! Недаром князь не хотел приносить жертву Перуну, а она принесла! Она спасла войско! Позволила сыновьям и мужьям вернуться живыми, вымолила их у Перуна и Марены! А князь за то невзлюбил ее! А теперь она в плену! Будто Леля у Кощея…
Народ был напуган не меньше, чем в памятную ночь, когда якобы напали деревлянские оборотни, чтобы унести из плена княжича Борислава. Но нынешняя потеря была гораздо страшнее. Князя вслух обвиняли в том, что он отдал врагу Огнедеву и тем обрек все племя на г'oре — без нее, своей любимицы, боги не дадут удачи. Все разом вспомнили, как неудачлив их князь был ранее: и дети у него не жили, и жены умирали, и неурожаи выпадали один за другим, и от окольных племен обиды терпели…
— Она и хлеб нам принесла, и деточек родила князю! — толковали бабы, собираясь кучками. — Без нее все пропадем, без матушки нашей!
— Что делать? Как ее воротить?
— На деревлян идти!
— А кто поведет? Князь не хочет!
— Князь с ними заодно!
— Погибели нашей желает!
Спускались сумерки, разгоняя народ по домам. Но едва ли кто мог уснуть спокойно: впервые за много лет киевляне ложились с чувством, что у них нет князя. Оказавшись как бы заодно с деревлянами, он сделался в глазах полян первым врагом. Старейшина расходилась позже всех, и еще было неизвестно, что решили нарочитые мужи. Но общее настроение было таково, что крикни кто-нибудь: «Прочь Аскольда!» — и народ кинулся бы громить княжий двор.
Вот и выходило, что хоть князь Мстислав не выиграл
Глава 8
Спал князь Аскольд глубоко, будто провалился в черную яму, и лишь мелькали отрывочные видения: широкое поле в сумерках, то ли снегом засыпанное, то ли еще чем-то серым… и только вдали полыхал огонь, как густая цепь костров, разложенных вдоль всего виднокрая… Просыпаться было тяжело, и он дольше обычного не выходил из дома, но понимал, что выйти надо — уж больно тихо снаружи, не к добру…
— Княже! — В истобку из сеней заглянул кметь. — Там на Подоле купцы смолянские. Говорят, русь уже в Любичевске!
— Что? — Аскольд так и подскочил, с усилием стряхивая сонливость.
Любичевск, один из трех стольных городов Саваряни, располагался выше по Днепру, и пути оттуда вниз по течению было два-три дня.
Торопливо одеваясь, князь лихорадочно соображал. Если те купцы видели русь в Любичевске и эти три дня сами потратили на дорогу сюда… то русь может быть уже на пороге! Уже на пристани! Или до купцов лишь доходили слухи об их приближении? Или русь собиралась в Любичевске задержаться? Что там произошло? Была битва или князь Ехсар тоже оказался предателем? А если битва состоялась, то чем кончилась? Но если купцы сумели уйти невредимыми и увезти товары, значит, все пока не так страшно. Да, но сумели или…
Последнее он додумывал уже на бегу, прыжками спускаясь по крутой тропе с вершины горы к Подолу, к пристаням. На ходу задал кметю несколько отрывистых вопросов, и тот ответил только то, что успел узнать: у купцов дружина человек сорок, товар какой-то привезли, нет, сами вроде не побитые и не ограбленные. Видели они русь в Любичевске или только слышали о ее приближении, он сам не успел узнать, поскольку торопился известить князя о важных новостях.
Следуя за кметем, Аскольд почти бегом пробежал весь путь и только на пристани взял себя в руки — не годится ему, киевскому князю, бегать, будто отроку, ради каких-то смолянских купцов!
Народу на Подоле было мало — напуганные слухами о руси, кривичах и деревлянах, торговые люди разъехались, спасая товар от разграбления теми ли, этими ли… Но, привлеченные слухами о новостях, киевляне понемногу собирались, кто-то даже подходил к приехавшим и задавал вопросы, однако при виде Аскольда все отшатнулись. Краем глаза князь заметил неприязненные, какие-то отчужденные взгляды, но ему сейчас было не до того.
— Вон они, княже! — Тяжело дыша, кметь показал на несколько крупных лодей.
Ну да, если купцы смолянские, значит, из верхнего Днепра шли прямой дорогой, без волоков.
Приглаживая волосы, оправляя плащ и шапку, Аскольд подошел. Подумал даже, что надо было не бежать сюда, а звать гостей к себе, но уж слишком важны эти новости, нет сил терпеть.
Возле лодьи уже стоял Сбыня, его мытник, обсуждая что-то с хозяином, пузатым, приземистым мужиком лет пятидесяти. Судя по светлым волосам и железному «молоточку Тора» на шее, это был варяг родом из свеев. По-словенски он говорил хорошо, только слова произносил чуть-чуть иначе, как многие варяги, что подолгу живут и торгуют в землях словенских племен.