Час до конца сентября
Шрифт:
Его же жизнь, никому не нужная, исчезнет без следа…
На тропинке стояла мокрая с головы до ног Ира, и пыталась привести себя в порядок, но получалось плохо. Тонкий сарафанчик облепил фигурку, в резиновых калошках радостно хлюпало. Спелые ежевичины усыпали землю под ногами девушки, показывая траекторию полета ведра, брошенного от неожиданности в грядку с цветной капустой.
– Я случайно, честно, Ирка, извини, а?
– Да чтоб ты провалился, ей-Богу! Ты же хотел уехать, какого хрена лысого ты еще здесь?
– Никуда я не еду.
– Вот только не надо делать одолжений! Собрался - вали на все четыре стороны!
– А знаешь, погуляю на вашей с Кащеем свадьбе, и свалю, не сомневайся! Грех упускать такой повод нажраться.
– Чего-о-о? Ты совсем рехнулся? Какая свадьба?
– Ты не выходишь за Костяна замуж? Ты же сама говорила, нет?
– Да я за Леонида Матвеевича лучше пойду!
– подобрав ведерко, Ира развернулась в сторону дома.
– Одни идиоты кругом…
Решад так и остался стоять на тропинке, глупо улыбаясь счастливым новостям. Потом вспомнил о брошенном под кусты шланге, чертыхнулся под нос. И как он пробрался сюда через эти колючки?
– Хлеба-а-ать воды из-под копытца, это какой верблюд в тебя так плюнул?
– удивилась Женька виду подруги.
– Есть тут один. Все тот же.
– Божечки-кошечки, однажды вы прибьете друг друга. Или залезете в одну постель, и там прибьете. Между вами, как ближе метра, воздух сгущается, шаровые молнии летают с убойным радиусом действия, подходить страшно. Бахтияр смеялся, что спички можно зажигать. Когда разговеешься, монашка?
– Ай, - махнула рукой Ирина, ушла к себе переодеться, вернулась на кухню.
– Поржать хочешь? Меня уже замуж выдали за Костика, съездила, называется, на мамин день рождения. Интересно, что за рояль в кусты закатился, когда мы разговаривали после пожара? Кстати, все забываю переименовать Кащея в телефоне.
– А что, Костя тебе предложение делал? Да у вас в деревне Санта-Барбара какая-то.
– Делал. Вот только мои родственники его заинтересовали больше, чем я сама. Знаешь, Жень, он же неплохой парень. О, нужно его познакомить с Ландышкой!
– Кстати, неплохой получится тандем. Она быстро сожмет в кулачке его яйца и кредитку. Он сейчас в Казани обретается?
– Да. Поеду в следующий раз, устроим встречу.
– Санта-Барбара…
– И кто бы говорил на счет Санта-Барбары, мачеха моя улюбленная.
– Долго будешь подкалывать?
– Всю жизнь!
– Я тебя тоже обожаю, падчерица. За подснежниками теперь можно тебя посылать. Так что у вас с соседом?
– Я его люблю, Жень, больше жизни, только очередной в его списке «трахнуть и забыть» быть не хочу. Увидела сейчас, чуть на шею не бросилась, а ему фиолетово, опять начал орать на меня. Правда, я первая заорала, но это от неожиданности, честно. А он стоит и ржет в лицо. Ненавижу!
– Ты определись, любишь или ненавидишь. А три месяца назад, как только не крыла его, помню-помню эпитеты. И дятел со свистящей флягой, и животное похотливое,
– А что изменилось? Ничего!
– Ты влюблена, вот что изменилось.
– Вот только он - нет.
– Слушай, а где Даня с Танюшкой?
– не дав подруге разреветься, спохватилась Женька.
– Если дети притихли - не к добру!
– Вспомнила. Вон, братец мой младшенький в гостевой комнате третью обоину разрисовывает. А Танюшка Шлимана дрессирует лапу подавать, и с ее упорством к вечеру котяра поймет, что от него хотят, и таки даст. Не лапу, так лапой. А сейчас еще двух бесенят приведут.
– А ничего так получается, авангардненько, - заглянула Женя к детям.
– У Данечки задатки художника, весь в мать!
– Ага. Все остальное от отца. Причем, моего. Когда ему расскажешь?
– Ирка, я боюсь, - Женя и не удивилась, услышав от подруги, что ее тайна раскрыта.
– У нас и было один раз, помнишь, тогда, в твой день рождения, еще на старой вашей квартире, мы с тобой из клуба приехали, и Саша на голодный желудок коньяку хряпнул с нами за компанию. Тащили его до кровати, ржали, как две лошади на поле конопли. Ты к себе уползла, а я прилегла рядом с ним, ну и…
– Так, Жень, без подробностей, это, все-таки, мой отец! А я все удивлялась, почему Данька так на меня в детстве похож? Я ж грешила на твоего однокурсника, не помню, как его, белобрысого такого, за тобой бегал.
– Руслана? Боже упаси, Ира, да он целуется, как удав мыша заглатывает! Фу-фу-фу три раза!
– Женька! Ты не исправима! О, Марсель свой детский сад тащит, нашему юному Кандинскому на подмогу. Сейчас втрое быстрей комнату устряпают.
– Девчонки, привет!
– Марс поставил на дорожку младшего сына, для профилактики погрозил пальцем старшему, который сразу убежал к другу Даньке. Ренатик с проворством обезьянки забрался на колени к тете Ире, хвастаться новой машинкой.
– Кстати, Ирк, а ты заметила, что Танюшка заикается меньше?
– тихонько спросила Женя, когда подруги вышли на террасу, уложив детей на послеобеденный отдых.
– А ведь прошло еще всего ничего, как все случилось. Неделю как они к Лешке переехали?
– Да, уверенней стала девочка. Ната даже не собирается год ждать для приличия, к декабрю распишутся.
– О, свабдя! Обожаю свабди! Букетик поймать…
– А что, с папой не будете государство ставить в известность, что живете вместе?
– Ир, я боюсь сглазить даже это счастье, ты что…
– Я его давно таким счастливым не видела, Жень. С каким энтузиазмом мне показал, как Дане комнату обустраивает, я даже удивилась. Они с мамулей порой забывали, что я вообще существую…
– Молодые были, сами еще дети. Не злись на них.
– Да не злюсь. Даже недавно посмеялась, рассказывала Решаду, как мамуля в поликлинике сказала, что у нее двое детей, а потом на меня посмотрела, поправилась: «А, да, трое!» Тогда, правда, было не смешно.