Час отплытия
Шрифт:
Витос уже знал, что помполит нерусский, что правильно его зовут Махмуд Рамазанович, а Михаил Романович — это, так сказать, русский перевод его имени. Помполит, помпа — это тоже неправильно, это придумали для краткости, а правильно должность называется — первый помощник капитана. Об этой морской специальности Витос раньше не слыхал. Когда оформлялся на «Удачу» и Бек подписывал ему бумаги. Витос спросил у отца, а что это такое первый помощник и чем он занимается. «Всем, — сказал тогда отец. — Он за порядком на судне следит, лекции читает… А кое в чем он даже главней капитана, сынок. Сам потом увидишь».
Витос промолчал, хоть и не поверил отцу:
В обед «Удача» стала на якорь во льду бухты Угольной, и тут же к ней пришвартовался транспорт «Посейдон», здоровенный пятитрюмный рефрижератор. Пришел он в экспедицию почему-то порожняком, хотя весь флот ждал его с нетерпением, надеясь на свежие овощи: даже на базе давно уже перешли на квашеную капусту и сушеную картошку. Витос всегда подолгу молча вылавливал и выбрасывал из борща сомнительные темные лапшины, безвкусные и скользкие от полу-окислившегося крахмала, — но думал, что это свекла, которую он не любил с детства. Матросы уныло матерились и ворчали за обедом.
— Да в Приморье нынче вообще картошка не уродилась, — подал голос отец. — Мы ж в августе выходили, уже ясно было.
«Он для меня это всегда говорит», — успел подумать Витос. И тут на отца набросились со всех сторон:
— А ты думаешь, они там на берегу сухую жрут?
— Как бы не так!
— Да вот мне сеструха с Сахалина письмо прислала, она там секретаршей в райкоме работает, пишет, что у них триста тысяч тонн картошки гниет на складах, девать некуда, в Европу ж ее не повезешь. А ваши, приморские, пишет, отказалась покупать, потому что сахалинская картошка на девять копеек дороже — островная.
— Ну да, я ж говорил — им там на берегу на плешь не капает.
— Нам что сейчас нужнее, перегруз или картошка? — «причесывая» ладонью лысину, не сдавался отец. — Да если этот «Посейдон» загнать на Сахалин под картошку, он там неделю простоит. А транспортов больше в экспедиции нету. Вот мы бы забились рыбой до упора и сейчас лапти б сушили. Так? А потом бы он еще неделю эту картошку по экспедиции развозил.
— Так пусть она лучше гниет? — уже неуверенно спросил кто-то.
Проблема эта Витоса не волновала, он только подумал об отце: тоже мне политик, старается вроде уберечь меня от «картофельного бунта»… И тут объявили: всем собраться в сушилке на инструктаж по технике безопасности.
Сидя на деревянной лавке, сработанной руками дяди Грини, Витос, зажатый матросскими плечами, слушал о том, как девушка потеряла ногу в шнеке только из-за спешки: три метра в сторону, и можно было спокойно его обойти, а она шагнула прямо через вращающийся вал. Во время перегруза такая неосторожность может стоить жизни — поспешишь, пойдешь напрямик через просвет трюма, а в это время со стропа над головой свалится мешок с мукой, который весит сорок килограммов, и все.
Вот это куда нужнее разговоров о картошке, думал Витос, исподлобья поглядывая на отца, сидящего рядом, на соседней лавке. И Александр Кириллович размышлял о том же, но по-другому. Спешка — поганое дело в работе, думал он. И там, в столовой, пожалуй, он был не совсем нрав. Забивали рыбой трюма, спешили на перегруз, морозили тяп-ляп, гнали сырье, а «Посейдон» тоже спешил и пришел пустой. Что хорошего?
Помполит каждый день продувал микрофон, напоминал, как детям, что ноябрь — одиннадцатый месяц, что вот пятнадцатое, а вот уже шестнадцатое число, вторая половина, план горит, а план — это еще, мол, и премия, товарищи. Берите, значит,
Александр Кириллович ходил по цеху с народным контролем как член комитета, смотрел и видел, как Ляпин работает, и сказал ему: «Что ж ты, змей, делаешь!» А те, которые «в тельняшках» (они и впрямь как один пижонили на смене в тельняшках с закатанными до плеч рукавами), заступались за своего вождя:
— Ты нашего бугра не трожь, Кириллыч, он дело знает.
— Так вы ж сырье гоните!
— А-а, Рязань все съест.
— Да не дойдет оно до Рязани, поймите вы!
— А эт забота не наша, выше есть головы, — кивали вверх, на капитанский мостик.
— Так вы же, хмыри, эти головы и дурачите!
— Ха-ха-ха! — ржали довольно. — Авось проскочит до Рязани, скоро БАМ пустят, не дрейфь, Кириллыч!
— По башке бы вам «бам» сделать, рвачи.
И тут они меняли тон на доверительный, почти интимный:
— Гляди, Кириллыч, сам — на рябухи (это на такси, значит) накинули сейчас рупь на рупь. На берег сошел, сел, проехал всего ничего, отдай чирик, а он ведь вот как достается, — и хлопали себя по хребту, — горбом. Согласен?
— Согласен, — спокойно злился Апрелев-старший, гладя себя по лысине. — Да только ради твоей «рябухи» я бы, к примеру, совесть свою в морозилке не оставлял. Понятно?
— И-эх, жизнь ты наша!.. Ты, Кириллыч, не отбивай хлеб у Бека, он без тебя справится.
Народный контроль молча слушал эту пикировку, а он хотел ответить «на Бека», да не успел.
— По-береги-и-ись! — рявкнули за спиной и покатили, покатили тележки с блок-формами, забитыми будущим браком, в разверстый зев морозильной камеры, по-драконьи дышащей ледяным кристаллическим паром…
Инструктаж он не слушал. За четырнадцать лет море достаточно само наинструктировало так, что в любой мореходке без всяких конспектов он мог бы читать курс техники безопасности в рыбной промышленности. Пусть сын теперь слушает.
А Бек что, думал Александр Кириллович, в двадцать восемь лет зеленый он еще для этой высокой должности. Хоть и говорят в таких случаях: «Гайдар в шестнадцать полком командовал», это не довод. Потому что Бек — не Гайдар, потому что время сейчас другое, потому что, наконец, не зря говорят: ломать — не строить. Перевоспитать рвача, поднять одного-единственного человека, пожалуй, потрудней, чем положить целый эскадрон белых. Вот на «Дружбе», на траулере, где они с капитаном, с Евгеньичем, вместе работали, помполит был — да, бывший дед, механик первого разряда. Все звали его просто Филиппычем. Он, может, из механиков и не ушел бы, да партком сказал — надо. И получилось, кстати, дай бог. Шкура у него соляром дубленная, корма, как говорится, в ракушках. Такой кит на блесну не клюнет. Ляпин у него бы в бригадирах не задержался. А план и без «тельняшек» делали.