Час отплытия
Шрифт:
— Ну, свушай, — многозначительно прикрыв глаза, говорит дед. — Идея такая: ты идешь к капитану и говоришь, что вот, мов, провизионка пустая, мясо, мов, на исходе, работать нам еще довго, месяц почти… Секешь? — дед ухмыляется все хитрей и хитрей и, видя, что выражение чифова лица меняется соответственно, продолжает: — Капитан подзывает СРТМ, и ты посываешь на нем за мясом товарища завпрода. Во-от, — переводит дед дыхание, — а я снабжаю его вавютой, рубвиков шестьсот… и Степа привозит нам коньячок. Ни много ни маво — ящичка три.
— Ну ты даешь. Славка, ну и аппетит! — В глазах чифа смешиваются испуг и восхищение. — А где столько денег взять?
— А вот! — дед, как фокусник, выхватывает из внутреннего кармана растрепанную пачку десяток, в ней рублей шестьсот-семьсот, не меньше.
— Ты их сам печатаешь, что ли? — шутит чиф и непроизвольно глотает слюну, представив ящик с коньяком.
— Хм, печатать пока не научився, — хмыкает дед, — а вот мышей вовить могу.
Чиф раскалывается от смеха: так неожиданно и точно подходит дедовой физиономии эта фраза о мышах.
— Ну, Славка! Ну молодец! — отдышавшись, говорит чиф.
А дед все еще не поймет, чем же он так уморил его, и симпатично хлопает рыжими ресницами.
— Юмори-и-ист, — чиф, все еще в восторге, качает головой. Взгляд его останавливается на пачке денег, и он спрашивает, кивнув на них:
— Нет, а откуда все-таки?
Дед прячет пачку обратно, цыкает зубами, в которых застряло мясо, и говорит, с улыбкой глядя прямо чифу в глаза:
— А ты акт на покраску машины подписывав?
— Да, — соглашается чиф, тщетно пытаясь сообразить, — я подписывал и капитан подписывал.
— Ну вот, а кто ее красив, знаешь?
— Знаю только, что ты у меня двух матросов брал в помощь.
— Во-от… С ними еще мой практикант трудився. И все. Поняв? А наряды я выписав еще на двоих — на Пашку Шестернева и на третьего механика. Секешь?
— Ну, и по сколько вышло на каждого?
— Всем по семь, своим по восемь, — пытается улыбнуться дед, но вместо обычной кошачье-обаятельной улыбки на его лице мелькает и тут же исчезает вороватая ухмылка. — Никоваю твоему и пацанам — по повста ковов, ну а третьему и Пашке — по шесть сотен.
Глаза у чифа на мгновение округляются. Мелькнувшие в них страх и удивление заставляют деда отвести взгляд. Где-то глубоко-глубоко, на самом дне души Эдуарда Эдуардыча, в этот миг произошло шевеление — вроде как пятимесячный детеныш повернулся в материнской утробе. И не только шевельнулся, но и успел пролепетать что-то едва внятное: нехорошо, мол, плохо это, остановись… Но это длилось лишь мгновение, и голосок, повторяю, был не внятнее лепета. Чифов бас легко заглушил его:
— Ну и жук ты. Славка! И в самом деле мышей можешь ловить, да еще и каких жирных… Силе-о-он…
— Не зря меня, Эдик, в «бурсе» прозвави так — Пан, — серьезно, но уже с облегчением заговорил дед. — Помнишь, как маявись в «бурсе»? Выпить все хотят, а грошей тю-тю — ни у кого нет. Где достать? Никто
— Тельняшки, что ли?
— Ну да, мы их рябчиками называви. Ну вот, привезви, значит, новые рябчики, и комроты раздает всем. Я им — идею: не спешите напявить, в старых проходим, давайте загоним и устроим сабантуй. Идея прошва на ура. А кто загонять будет? Опять Свавка Пан… Ну и пошво, и пошво… На практике в море потом и водкой торговав — как вот на «Посейдоне», товько на нем бутывка — пятнадцать ковов, а мы по двадцать и даже по тридцать брави, а в Бристовьской экспедиции один раз до сорока догнави. Сорок ковов за бутывку водки! Представвяешь?
— Да был я в Бристоле, знаю, — угрюмо подтверждает чиф, пожевывая кончик потухшей сигары.
— Эх, Эдик, — хлопает дед по чифову плечу. — Загубит она нас, родимая.
— Это уж точно, — чиф трет лоб, потом бьет себя кулаком по колену. — Если б не она, я давно бы капитан-директором был!
— Да, сгубива она тавантов немаво, — вторит корешу дед. — Кабы не она, я кандидатскую точно б сдевав, а может, и докторскую… Доктор технических наук Вячесвав Перепанский! А?
Открывается дверь, заходит унылый Шестерка. В руках у него ничего нет.
— Что, Пашка, пустой номер? — скисает дед.
— Угу.
— Садись, Паша, — ласково говорит чиф.
С минуту все молчат, как будто задумчиво, но в конце тягостной этой минуты взгляды всех сходятся на пустом столе. Пустота словно повисает в каюте. О чем говорить?..
— Ну, что — по домам? — спрашивает у пустоты дед.
— Да нет, — торопливо возражает чиф, — у меня еще есть дело к Паше.
— Я не нужен? — дед встает.
— Нет, — чиф отрицательно качает головой.
— Тогда — будьте здоровы, я пошев. — Дед медленно, словно крадучись, идет к двери, и пока не выходит в коридор, на финишную прямую, его не оставляет чувство, что вот-вот чиф окликнет его и спросит про Кису. Всеми помыслами дед уже там, у себя в каюте, где «Луиза — королева стриптиза» целый час пьет в одиночестве кофе и курит в ожидании коренной перемены в судьбе.
А в чифовой каюте в это время происходит вот что.
Чиф. Паша, ты седьмого был на вечере?
Шестерка кивает утвердительно.
Чиф. Танцевал?
Отрицание — тоже головой.
Чиф. Ну а пацана апрелевского знаешь?
Снова утвердительный кивок.
Чиф. А камбузницу Светку Курилову?
Неподвижность и молчание.
Чиф. Ну, маленькая такая, в спортивном трико бегает, видел?
Кивок.
Чиф вздыхает. Ну так вот, Паша, нужно, чтоб апрелевский пацан оставил ее в покое, понимаешь?