Чаша и Крест
Шрифт:
Я посмотрел на Гвендора. Вначале мне показалось, что ему плохо. Он отыскал в толпе взглядом Морелли, и взгляд этот был далек от мирного и всепрощающего. Потом он неожиданно улыбнулся самой светской улыбкой, какую только позволяла исполнить стянутая шрамами щека.
Рандалин пока что нас не видела. Она опускала голову в поклоне перед торопливо идущим к ней Морелли.
— Безмерно рад видеть вас, графиня, — произнес первый министр достаточно громко, чтобы мы могли это расслышать. — Счастлив, что вы почтили это скромное празднество своим присутствием. Правда, я был бы еще счастливее, если бы
— Ваше великолепие, — Рандалин склонилась настолько низко, насколько позволял ее туго затянутый пояс с привешенными к нему пистолетами и высокие ботфорты, — прошу простить, но это мой дорожный костюм. В любой момент я готова покинуть Круахан.
— Помилуйте, графиня, — развел руками Морелли. — К чему такая спешка? Мы еще не успели насладиться вашим обществом.
— Я полагаю, что мое общество настолько тягостно для вас, что я не смею навязывать свое присутствие. Я всего лишь хотела поблагодарить вас за право вновь носить свое имя, которое вы мне вернули.
— Милая графиня, уверяю вас, что мы будем счастливы и впредь слышать ваше имя в нашем обществе.
— О монсеньор, вы настолько недвусмысленно заявили мне, что мое присутствие в Круахане нежелательно… — Рандалин выпрямилась. — Я не совсем понимаю, каким из ваших слов следовать.
Неизвестно, сколько раз Рандалин встречалась с Морелли и насколько была точной та информация, которую она собрала о нем, готовясь к своей миссии. Но одно она угадала совершенно точно — первый министр терпеть не мог публичные споры и очень терялся при направленных ему в лицо обвинениях, пусть даже самых косвенных. Тем более с одного его плеча выдвинулось лицо Ваан Демура с полуопущенными веками — тот, казалось, впитывал каждое слово, а из-под другого локтя вынырнул Стайни, держа наготове доску и грифель. Морелли затравленно покосился по сторонам и изобразил на лице нежную улыбку, в которой, впрочем, отчетливо проглядывало злорадство.
— Знаете, графиня, — сказал он доверительно, прикасаясь к локтю Рандалин, — мне бы хотелось, чтобы вы еще некоторое время побыли с нами. Я хотел бы представить вас некоторым своим друзьям.
— Я польщена, монсеньор, — ответила она, вновь исполняя свой глубокий поклон.
— Вот, например, самый верный из наших друзей и мой преданный сторонник и советник. Правда, говорят, что ваши Ордена находятся во вражде, но вы же не станете устраивать ссору здесь, на балу? Здесь все должны веселиться и радоваться наступившему лету. Не так ли, Гвендор?
— Вы, как всегда, сказали непреложную истину, ваша светлость, — согласился Гвендор с легким вздохом.
Рандалин подняла глаза на его голос. Мне невольно показалось, что все движения в зале странно замедлились, словно время застыло и падало теперь медленными тягучими каплями, а не текло быстрой песчаной струйкой. Она взглянула ему в лицо — ее глаза чуть расширились — бледность стала покрывать ее лицо, начиная со лба — я первый раз видел, чтобы люди бледнели постепенно — глаза ее стали пронзительно черного цвета, и она зашаталась, схватившись за горло.
— Что с вами, графиня? Вам плохо?
— Эй, откройте скорей окна!
— Рандалин, что с вами?
— Держите ее, осторожнее!
Мы все потянулись к ней,
— Вам дурно? Что случилось?
Теперь я понимал, почему ее глаза показались мне черными — зрачки увеличились до предела, полностью вытеснив все остальные цвета. Не отводя расширенных глаз от лица Гвендора, она сказала хрипло:
— Простите, монсеньор… это, наверно, цветы… У меня от них кружится голова.
— В таком случае, может быть, вам стоит прогуляться на свежем воздухе, графиня? — произнес Гвендор со своей непередаваемой интонацией. Я хорошо знал этот его тон, он вроде бы произносил совершенно обычные слова, но выговаривал их с такой убийственной иронией, что вы невольно начинали думать, что же именно вы сделали не так. — Я был бы счастлив вас сопровождать.
Он протянул Рандалин правую руку, на которую демонстративно накинул полу плаща.
— Да, — сказала она, вздрогнув и почти не касаясь ткани плаща. — Я думаю… тогда мне станет лучше.
Кто-то довольно ощутимо ткнул меня в бок, я был уверен, что ножнами кинжала, и я услышал над ухом возбужденное дыхание Жерара. Оставалось только сказать ему спасибо, что он проделал это не обнаженным клинком.
— Мне кажется, Торстейн, — страшным шепотом сказал Жерар, продолжая пихать меня в бок и подталкивать в сторону выхода, — нам тоже не мешает прогуляться, и обязательно на свежем воздухе. А то ты стал такой бледный — вот-вот упадешь в обморок.
Видимо, Гвендор не особенно прислушался к словам Рандалин, будто ей стало плохо от запаха цветов. Он повел ее в оранжерею. Однако для Жерара это было истинным подарком — он быстро втянул голову в плечи и прошмыгнул среди растений, безжалостно таща меня за собой, а плеск фонтана скрыл нашу возню и шипение друг на друга.
Они стояли прямо напротив нас — Рандалин сделала несколько шагов и оперлась рукой о скамейку, а Гвендор остановился и сложил руки на груди.
— Не кажется ли вам, что это чересчур, графиня? — сказал он ледяным тоном. — Я не слишком высокого мнения о собственной внешности, но хотя бы из вежливости вы могли бы постараться не падать в обморок от моего лица. Тем более что я успел его вам один раз продемонстрировать, чтобы вы могли несколько привыкнуть.
— Дело не в этом, я…
— Теперь вы наверно понимаете, почему я был против того, чтобы вы вели переговоры от имени чашников? Я просто щадил вашу тонкую душевную организацию, миледи Рандалин.
— Я не поэтому! — почти закричала она, не выдержав. — Просто вы… вы мне напомнили человека, которого я… хорошо знала…
— Я напоминаю его и сейчас?
Некоторое время она не отрываясь смотрела в его холодное замкнутое лицо без тени сочувствия. Он повернулся к ней прямо, так чтобы обе половины лица были хорошо видны. Шрамы полностью лишали какого-либо выражения его правую щеку. Левая сторона казалась постаревшей и мрачной, в ней тоже ничего не было от того одухотворенного лица, которое я все еще помнил.