Чаша и Крест
Шрифт:
Испугавшись собственного творения, я поспешно сложил исписанные листы и засунул их в потайной карман камзола, не решившись порвать, но и оставлять на виду их тоже было как-то ни к месту. Мои глаза закрылись сразу же, как только я почувствовал щекой подушку, но тут же открылись снова — или по крайней мере, мне показалось, что я не спал ни секунды. Надо мной стоял Жерар и тряс за плечо, одновременно прижимая палец к губам с самым печальным видом, какой только можно представить на его лице.
— Что еще случилось? — пробормотал
— Сначала я думал, что небо упадет на землю и настанет конец света, — уныло сказал Жерар. — Но потом я понял, что скорее всего, в природе все останется как есть. Ни землетрясение, ни ураган, ни даже завалящий шторм не отметят этот ужасный день. Тогда я решил разбудить тебя, Торстейн, чтобы ты хотя бы увековечил его в своих писаниях. У тебя это получится несомненно бледно и плохо, но выбирать не приходится.
— Да что произошло? — я тряхнул головой и потер лоб, но сосредоточиться не удавалось. Все мои ночные мысли остались на бумаге, а утренние еще спали мирным сном.
— Пойдем, — трагически провозгласил Жерар, протягивая вперед руку. — И я тебе покажу.
Мы вышли на балкон орденского дома. Я с удивлением осознал, что уже достаточно давно рассвело, и солнце успело даже слегка подняться над горизонтом в белесой дымке, обещая жаркий день. Эта сторона дома выходила на широкий луг, ведущий к дальнему обрыву, за которым начиналась река. Трава на лугу пахла так сладко, что у меня даже голова закружилась.
И по этой безмятежной нетронутой траве, не торопясь, ехали двое, направляясь к реке. Они выдерживали положенное приличиями расстояние между собой, но поворот головы и жесты говорили о том, что они ведут весьма увлекательную беседу, которая прервется еще нескоро. Я с достаточным изумлением увидел на плечах Гвендора парадный белый плащ, стекавший почти до самых копыт лошади, хотя обычно он начинал утро в старом камзоле для своих опытов, сожженном и заляпанном в нескольких местах. Рандалин не стала скалывать волосы в прическу, и они взлетали на ветру, как яркое пламя.
— Ты тоже это видишь, Торстейн? — тоскливо сказал Жерар. — Я восхищен твоим самообладанием и выдержкой. Правда, может, ты скрыл в себе свои глубокие переживания и, оставшись один, выпьешь яд или бросишься с этого балкона. Не надо, мой бедный друг! Давай восплачем о судьбе нашего командора вместе! Ничто так не облегчает душу, как чистые слезы.
— Интересно, о чем они говорят? — пробормотал я.
— Они всегда говорят о самых простых вещах, — ответил Бэрд, останавливаясь за нашими спинами. — Например, о смысле жизни, о праве мести или о существовании вечной любви.
— О чем? А ты откуда знаешь?
Я подозрительно посмотрел на Бэрда. Его способности были, конечно, намного выше его ранга, но вряд ли он владел искусством приближения звука.
— Просто вначале я их сопровождал, — пожал плечами Бэрд. — Потом Гвендор увидел, что вокруг все спокойно, и дальше
— И ты так просто об этом рассуждаешь?
— А что я, по-твоему, должен был сделать?
— В твоем присутствии наш командор, герой Альбы и будущий Великий Магистр, путается с сомнительной девицей из чашников, а ты еще изволишь смотреть, чтобы им никто не мешал?
— Как справедливо заметил Гвендор, он всегда добивается чего хочет. И останавливать его бесполезно.
— О небо! — Жерар воздел руки и закатил глаза. — И ты, видя такое святотатство, не послало ни одной умной мысли о том, как им помешать, в голову Бэрда? Ведь у него в голове настолько пусто, что он бы ее сразу заметил.
— Выходит, они давно встречаются? — перебил я его.
— Каждый день, — Бэрд снова пожал плечами. Жерар только глухо застонал, взявшись за виски.
— За что, за что мне такая ужасная судьба, — пробормотал он, скривившись, как от зубной боли. — Ведь теперь, чтобы спасти своего командора, я просто обязан соблазнить эту Рандалин, дабы она от него отстала.
— Как ты думаешь, кто-нибудь еще видел их утренние прогулки? — спросил я у Бэрда.
— Любой, кто захотел бы проследить.
"Кто недоволен своей нынешней карьерой в Круахане и надеется, что на Эмайне его ждет участь получше", — подумал я, с внезапным подозрением оглянувшись назад. Мирно спящий орденский дом за спиной внезапно показался мне вражеской крепостью.
Мы молча и мрачно оперлись на перила балкона, глядя на едущих по лугу. Их фигуры казались уже совсем маленькими, когда одна вдруг резко остановилась, взмахнула рукой и понеслась в сторону.
— И это тоже каждый день, — констатировал Бэрд. — Каждый день в конце разговора они ссорятся, а наутро встречаются снова.
Вторая фигура тоже застыла и некоторое время стояла не двигаясь, а потом медленно повернула к дому. Когда мы смогли разглядеть лицо Гвендора, что было непросто, потому что он ехал с полуопущенной головой, его выражение меня не порадовало — на нем была поразительная смесь глубокой печали и абсолютного счастья. Он был настолько погружен в себя, что заметил нас троих, свесившихся с перил, только когда подъехал вплотную к самому дому и случайно поднял глаза.
— Доброе утро, — сказал он все с тем же отвлеченным выражением лица.
— Мне не кажется, мой командор, что это утро для вас действительно доброе, — нежным голосом сказал Жерар. — Гораздо добрее оно для того, кто глядя в окно на ваше безупречное умение управлять лошадью, пишет сейчас отчет о ваших утренних упражнениях в Эмайну, чтобы там тоже порадовались вашим способностям. И я очень удивлюсь, если подобный отчет придет в единственном числе.
— Что же делать, — Гвендор усмехнулся, вроде бы по-прежнему, но его улыбка стала намного грустнее и мягче, — я не могу препятствовать развитию литературных талантов у своих воинов.