Чаша и Крест
Шрифт:
Эрмод откашлялся, прочищая горло от дорожной пыли.
— Командор Круахана, именем Великого Магистра Ронана и Совета пяти командорств я объявляю вас отстраненным от власти и арестованным. Вас надлежит немедленно переправить на Эмайну, где вы будете подвергнуты скорому и справедливому суду Ордена.
В лице Гвендора почти ничего не изменилось. Я бы даже сказал, оно сделалось чуть более безмятежным, будто он долгое время чего-то ждал, а теперь ждать уже не нужно.
— Вы прекрасно знаете орденские формулы, Эрмод. Наверно, знаете
— За измену и предательство интересов Ордена. Это личный приказ Великого Магистра.
— Будет ли мне позволено защищаться? — довольно равнодушно спросил Гвендор, словно выполняя формальность. Эрмод удивленно приподнял брови.
— Как положено по орденскому закону. Разве вы не знаете?
— Я просто хотел проверить.
Гвендор откинул голову на спинку кресла, продолжая выпускать дым из трубки.
— В любом случае, Эрмод, вам нужно отдохнуть с дороги. Торстейн покажет вам вашу комнату.
— Нет, — Эрмод покачал головой, — мы должны ехать немедленно. Пока никто не проснулся. В Тарре нас ждет корабль. И, прошу прощения, Гвендор, у меня есть еще один приказ. Сейчас я его выполнять не буду, но в гавани Тарра мне придется это сделать, — он опустил глаза и слегка покраснел, скрывая свое замешательство и неловкость, — вас приказано привезти на Эмайну в кандалах.
Гвендор смотрел на него в упор, чуть усмехаясь уголком губ со здоровой стороны лица. В его темных глазах было трудно прочитать что-либо, кроме вежливой иронии.
— И вы, конечно возмущены такой манерой обращаться с преступниками.
Эрмод вспыхнул еще больше.
— Я не знаю степени вашей вины, и надеюсь, что ее определит суд магистрата. Но я не стал бы применять подобные меры к герою Рудниковой войны.
— Однако Великий Магистр думает иначе, — Гвендор пожал плечами, улыбаясь настолько спокойно, словно ему предстояла увеселительная прогулка по берегу реки, а не поездка на суд в Эмайну. — Кроме того, далась вам всем эта Рудниковая война и мои якобы подвиги. Может, это Торстейн все выдумал.
Эрмод покачал головой — было видно, что спокойствие и невозмутимость гонца даются ему непросто.
— У вас есть пять минут, чтобы оставить необходимые распоряжения. Я жду вас внизу.
Дверь захлопнулась, и Гвендор медленно поднялся из кресла, положив недокуренную трубку на столик рядом.
— Бегите, — сказал я одними губами. — В конюшне две оседланные лошади. И они уже должны были отдохнуть.
Мой друг усмехнулся и положил мне руку на плечо.
— Зачем, Торстейн? Это не самый печальный конец, если разобраться. И если я скроюсь, что ждет вас?
— А ваша собственная жизнь вас не волнует?
— Не настолько. — Гвендор помолчал, покусывая губу и на мгновение задумавшись, — не настолько, чтобы ставить ее впереди чьей-либо еще.
Он оглядел свой костюм, скорее официальный и не очень подходивший для верховой езды, но через несколько мгновений махнул рукой с пренебрежением.
—
— Я не скажу ей ни слова.
— Приглядывайте за ней. Мне кажется, она к вам единственному из всех относится неплохо.
Я смотрел на него, широко раскрыв глаза и не в силах до конца осознать, что происходит.
— Передавайте привет Бэрду и Жерару.
— Гвендор! Неужели ничего нельзя…
— Вы уже один раз продлили мне жизнь на несколько лет. По сути, все должно было закончиться намного раньше.
Он слегка толкнул меня в плечо и пошел к двери, ни разу не обернувшись. А я так и остался стоять посередине кабинета, непонимающим взором глядя на оставленную на столе трубку, из которой поднимался тонкий сероватый дым. Подбежав через несколько мгновений к окну, я увидел, как от ворот резиденции быстрым галопом удаляются два всадника. Парадный белый командорский плащ хлопал за спиной первого из них, словно парус. Второй всадник торопился следом за первым, опустив взгляд на луку седла и не поднимая головы, словно он был истинным преступником, осужденным на скорый и справедливый суд совета пяти командорств.
Когда Жерар через час ворвался в кабинет, я сидел у секретера, медленно перелистывая вытащенные бумаги. Ничего особенно важного, такого, о чем обязательно стоило бы знать или что имело смысл спрятать от посторонних, Гвендор там не хранил. Может, у него были еще какие-то тайники, о которых я не знал. Но если бы даже сейчас очередные гонцы магистрата явились бы с обыском, они не обнаружили бы в его бумагах ничего предосудительного. Только испытали бы недоумение, как я испытывал его сейчас.
— Где наш великий командор? — заорал Жерар с порога. — Опять он дает мне какие-то ужасные поручения, несовместимые с психикой здорового человека. А потом вы все будете кричать: "Жерар, ты, наверно, свихнулся", "Тебе место в доме для умалишенных". А о том факте, что вы своим руками меня туда загнали, не вспомнит никто.
— Помолчи, — сказал Бэрд, мрачно стоящий в углу, прислонившись к стене.
— Бэрдик, солнышко мое, я знаю, что ты не любопытен. А вот Торстейну интересно, что именно меня попросил сделать наш Гвендор. Я это вижу по его глазам.
— Ну и что именно? — голос Бэрда был почти всегда одинаковым, независимо от того, с кем он говорил.
— Он знал, кого выбирает! — Жерар торжествующе взмахнул рукой. — Любой другой человек не выдержал бы с честью такое суровое испытание. Он приказал мне войти в комнату Рандалин и положить все ее долговые расписки на столик у кровати.
— А после этого ты должен был немедленно уйти.
— Послушай, Бэрд, — Жерар упер руки в бока, — почему тогда он не выбрал тебя для подобного поручения? Торстейна понятно почему — тот наверняка бы задержался у изголовья, чтобы увидеть, какое у нее будет выражение лица, когда она проснется.