Чаша огня
Шрифт:
— Может быть, ты проводишь меня немного? В качестве проводника, — предложил я. — А то здешние места мне плохо знакомы. Боюсь заблудиться.
— От чего же не проводить? — охотно согласилась Ганга, поправляя свой платок.
— Вот только, как же твои козы? — Я с сомнением посмотрел на ее животных, мирно пасшихся на склоне холма.
— А что козы? — не поняла девушка.
— Да заняты они в основном едой, и передвигаются очень медленно. Боюсь, если мы с тобой будем ждать их, то на это уйдет половина дня.
— Ты спешишь? — беззаботно поинтересовалась она.
— Вообще-то,
— Успеешь, — уверенно сказала девушка.
— Ты думаешь?
Я постарался скрыть улыбку, но все же она не ускользнула от Ганги.
— Напрасно смеешься! — заметила она.
— Я не смеюсь.
— Тогда пошли?
— Пошли.
Мы миновали цветущий сад и стали взбираться на невысокий холм, поросший высокотравьем. Холмы эти тянулись длинной грядой вдоль неширокой, но полноводной и бурной речушки. Ганга не особо следила за своими четвероногими друзьями, а они, к моему удивлению, и не думали разбредаться, послушно следуя за нами, успевая при этом поедать сочную траву.
Девушка шла легко и свободно. Иногда я даже отставал от нее. Сейчас я стал замечать, что мы почему-то не спускаемся в долину, а наоборот все выше и выше поднимаемся по пологому склону горбатого холма. Горы здесь подступили вплотную — они стояли справа и слева, были ниже нас и поднимались к самому небу, загораживая далекий горизонт. Можно было охватить взглядом всю их панораму, и, казалось, стоит протянуть руку, и коснешься ближайшего склона. Синяя дымка поднималась снизу, где у подножий сгущалась фиолетовая мгла, к ослепительно сверкающим на солнце снеговым шапкам пурпурных и зеленоватых скал. Травы вокруг золотились, как богатые ковры. От этого близкого соседства гор меня охватило непривычное волнение, и в тоже время горные красоты пробуждали в душе радостное, восторженное ликование.
Ганга беспрестанно лепетала на всевозможные темы, показывая себя широко эрудированным человеком. Ее голос звенел в стоящей вокруг тишине хрустальным колокольчиком. А я старался всячески поддерживать беседу, но дорога, которую она выбрала, все больше казалась мне странной. О чем я не преминул сказать ей.
— Ты уверена, что так мы дойдем до транспортной станции? По-моему, нужная нам дорога проходит значительно ниже, по долине.
Ганга окинула меня внимательным взглядом, не останавливаясь, и продолжая жизнерадостно шагать среди высокой травы. После некоторого молчания, сказала с какой-то странной интонацией:
— Этот путь гораздо короче. Я всегда хожу здесь. Другая дорога идет через долину, но делает большой крюк.
Я понял, что не стоило спрашивать ее. Нужно было как-то выходить из создавшегося положения, и я спросил:
— Послушай, Ганга! Значит, ты каждый день встаешь так рано, чтобы пасти своих коз? И не устаешь?
— Нет, — покачала она головой. — Совсем не устаю. Я встаю не раньше всех остальных в Трудовом Братстве. И потом, на природе невозможно устать. Разве ты устаешь, когда слушаешь красивую музыку, или смотришь на великолепные картины?
— Конечно, нет. Но это же совсем другое
— И вовсе нет! Послушай музыку ветра, музыку трав, птичьих голосов, музыку гор! Посмотри кругом! Разве можно всем этим не восхищаться?
Она остановилась, повела вокруг себя тонкой рукой и восхищенным взором. Я тоже бросил взгляд вокруг, и словно волшебная карусель понесла меня с перевалов на перевалы, окуная в уходящие холмы. Убегали ребра разноцветных бугров, точно спины барсов, тигров и волков. А за холмами сказки леса, где зеленые лесовики и чудища загораживают путь, где спутались зеленые нити, где притаились мшистые тигры и леопарды, где лежит чудесный, заколдованный мир. И снова бастионы лиловых, фиолетовых и пурпурных гор, над которыми в чистом сияющем небе ягнятники, орланы и пустельги коричневым золотом летают на сапфирах и турмалинах далеких склонов.
Неудержимо захотелось раскинуть руки и вдыхать, впитывать в себя этот неповторимый аромат, эти звуки необыкновенной мелодии живой природы гор. Мне показалось, что стоит только оторваться от земли, и полетишь, словно гордый орел над всем этим великолепием. В этот момент Ганга легко, но крепко взяла меня за локоть.
— Э! Да у тебя и впрямь от горного воздуха и простора закружилась голова!
— Если честно, то да! — улыбнулся я ей, все еще захваченный своими чувствами. — А что это там за гора? — спросил я, указывая на восток, где самые причудливые холмы и скалы образовывали как бы Священную Чашу — обширную долину.
— Ее называют Белый камень. Очень старое название. Сохранилось еще с древних времен. А вон там находится наш поселок! — Ганга указала рукой вниз, на долину.
— Красиво! — одобрительно промолвил я. — И давно ты живешь здесь?
— Давно, очень давно!
Я с трудом скрыл улыбку. Она произнесла это таким серьезным тоном, словно жила на свете, по меньшей мере, уже лет сто.
— Значит, ты хорошо знаешь здешние места? Далеко ты заходишь в горы со своими козами?
— Когда как.
Она пожала плечами, на ходу срывая синий хрупкий цветок и теребя его тонкими пальцами.
— Иногда очень далеко, на север, — показала рукой, — а чаще всего здесь, неподалеку от поселка и института. Хотя трава здесь не такая сочная, что на высокогорье.
— Весело, наверное, студенты живут в институте? Знаешь многих?
— Совсем не многих! — возразила она. — Некоторых только. Им почему-то не всегда разрешают посещать наш поселок. Почему так? Не пойму. А ребята там хорошие.
— Наверное, у тебя много поклонников среди них?
— Вовсе нет, — снова возразила Ганга, быстро посмотрев на меня. — Я знакома только с девушками. Они все спортсменки. Ребята, правда, тоже приходят к нам. Даже к себе на праздники в институт приглашали… — Она немного смущенно улыбнулась.
— А ты что же?
— Я не пошла.
— Почему? — искренне удивился я. Она, молча, посмотрела мне в глаза, и я понял, что задал бестактный вопрос. Чтобы как-то сгладить свою вину, спросил: — А сама ты спортсменка?
Ее фигура, несомненно, говорила о давней дружбе со спортом, гимнастикой или танцами.