Чаша огня
Шрифт:
Подавленный и совершенно разбитый, я продолжал стоять у окна, не решаясь обернуться, боясь снова встретить ее отчаянно-умоляющий взгляд. Не знаю, сколько это длилось: может быть минуту, а может быть час, — наверное, очень долго. С уходом Юли опустошенность души стала еще более тягостной. Пустой дом казался холодным и неуютным, хотя снаружи пекло солнце, и широкая полоса солнечного света все так же падала через распахнутую стеклянную дверь, играла бликами в полированной мебели. Бессильная апатия завладела мной, сковала волю и сознание. Я снова лег на диван, не раздеваясь, в томительном ожидании (чего я и сам не знал).
Я лежал, не шевелясь, прикрыв рукой глаза. За окнами, где-то в совершенно ином мире, радостно пели птицы, не ведавшие печали, и даже подступавшая осень не пугала их. Сколько длилось это мое странное полузабытье?.. Когда я снова открыл глаза и посмотрел на потолок, потоки солнечного света все так же изливались на него, а гомон птиц не смолкал в саду. Но теперь в эту птичью разноголосицу влился еще один звук, — настойчивое мерное попискивание. Зуммер! Именно из-за него я очнулся. Я приподнялся на локте. Так и есть, розовый огонек вызова мигает на передней панели визиофона. Быстро поднявшись, я включил обратную связь.
Экран вспыхнул почти сразу, углубляя изображение стереопроекции, озаряя просторное помещение, на широких окнах которого колыхались прозрачные зеленые занавеси. Я очень хорошо знал эту комнату.
Влад Стив встал передо мной во весь свой рост так, если бы он находился не за несколько кварталов отсюда, а в соседней комнате. Признаться, я совсем не ожидал увидеть своего начальника именно сейчас.
— А я уже не рассчитывал застать тебя дома! — произнес он спокойным бесцветным голосом, уперев в меня пристальный взгляд.
— Я, кажется, немного задремал… Наверное, не слышал вызова.
— Завидую твоей выдержке! — так же спокойно сказал Стив. — Ты можешь еще спать?
Мне показалось, он усмехнулся. Что это с ним? Ведь совсем недавно он как будто сочувствовал мне. Я хотел, было ответить ему, но запнулся на полуслове. «Все правильно! Все так и должно быть!» — подумал я и опустил глаза.
— Что у тебя произошло с моей дочерью? — Стив не сводил с меня пристального взора. Голос его звучал звенящими металлическими нотками. — Юли ничего не говорит мне, но когда она вернулась от тебя, на ней лица не было. Что ты ей сказал?
Я молчал. Стив жег меня суровым взглядом из-под сдвинутых бровей.
— Ты рассказал ей о случившемся?
— Да… Она была потрясена.
— Не удивительно! — темные глаза моего начальника все еще изучали мое лицо. — Но я хорошо знаю свою дочь. Одно только это известие так не сломило бы ее. Было что-то еще?
Я посмотрел на него.
— Да. Я сказал ей, что мы должны расстаться… Так будет лучше…
— Лучше для кого? — Стив внимательно смотрел на меня.
— Для нас обоих… и,
Я снова опустил голову, ожидая суровых слов в ответ, но Влад Стив неожиданно тяжело вздохнул, и печально произнес:
— Эх, Максим, Максим! Хочешь поступить справедливо, а поступаешь жестоко. Кому нужна такая справедливость?
Он помолчал, затем заговорил снова:
— Пойми, мне совсем не безразлична твоя судьба, как и судьба моей дочери. Если ваши чувства действительно настоящие, то, как ты можешь так говорить? Полюбив ее, ты взял на себя ответственность за ее судьбу, — ответственность за живого человека! Сейчас не идет разговор о том, кто этот человек: моя дочь, или кто-то другой. Я понимаю тебя. Ты подавлен произошедшим, мечешься, не зная, как правильно поступить, и поступаешь неверно. Тебе кажется, что весь мир видит в тебе врага, но это не так! Мальчик мой! Послушай меня, человека прожившего сложную жизнь, человека, который знает, что такое быть ответственным за других людей, и какой это тяжкий груз. Не каждый может достойно нести его на своих плечах, и слабого он раздавит… и не только его одного. Ты уже понял это.
В его словах мне вновь послышался упрек, напоминание о случившемся в Монастырском ущелье. Ведь именно я не смог выдержать испытание властью, возложенной на меня, погубив жизни доверившихся мне товарищей. И вот я смят, раздавлен, уничтожен! И хотя Влад Стив вовсе не упрекал меня в этом, его слова я воспринял именно как упрек. От этого на душе стало совсем гадко и невыносимо. Как же так? Ведь не о себе я сейчас думаю! Не хочу я, чтобы Юли страдала из-за меня! Как же он этого не понимает, мудрый мой начальник, которому я всегда верил с полуслова?
— Конечно же! Конечно, я ответственен за Юли! Именно поэтому я не хочу, чтобы мой позор лег и на нее. Я не хочу ломать ей жизнь ради каких-то иллюзий!
— «Иллюзий»? — Стив невесело усмехнулся. — Любовь ты называешь иллюзиями?
Я замолчал, отвернулся в сторону.
— Значит, ты заботишься о Юли, даже не спросив, нужна ли ей такая забота? Не хочешь жертвовать моей дочерью ради вашей любви, которую называешь «какими-то иллюзиями»?.. А может, и не было у тебя этой любви?
Я быстро посмотрел на него. Его слова больно задели меня, разбередив кровоточащую рану на сердце.
— Я люблю вашу дочь! — твердо сказал я. — Люблю всем сердцем и душой, и готов в любую минуту отдать за нее жизнь!.. Но мы должны расстаться… Для себя я все решил.
Глаза Стива стали печальными.
— Ты говоришь, что решил для себя, значит, решил и для нее! А согласна ли она с твоим решением? Ведь если ты любишь ее, а она любит тебя, то вместе вы неделимое целое, где каждый не может существовать без другого. Тогда решая за себя, ты решаешь и за Юли!
— Как все просто! — грустно усмехнулся я.
— Вовсе нет, Максим! Вовсе нет! — печально ответил Стив. — Такова наша жизнь: твоя, моя, сотен, тысяч таких, как мы с тобой. А жизнь не бывает простой никогда!
Он замолчал, глядя куда-то поверх моей головы, словно оценивая сказанное. Затем, снова остановил на мне свой взгляд.
— Что же ты намерен делать дальше?
— Я не могу оставаться на Земле… это невозможно для меня… и вы должны меня понять! Если мне позволят, я улечу в какую-нибудь отдаленную колонию Трудового Братства, где никто и никогда не узнает обо мне.