Часовня погубленных душ
Шрифт:
На оцинкованных столах лежало несколько мертвецов, прикрытых зеленой клеенкой. Аарон Исаакович сдернул покрывало с одного из них, и Илья увидел тело Борщевского.
– Это тот, кого в средствах массовой информации называют «новым дядей Крюком», – неодобрительно качая головой, сказал Кацнельсон. – Впрочем, понимаю, людям всегда требуются сенсации – что во времена Нерона, что во времена Интернета. И сейчас, не исключено, больше, чем тогда. Сомнений быть не может – Борщевского убили. Сначала оглушили при помощи тупого предмета, нанеся не меньше трех ударов по затылку, а затем повесили, инсценировав самоубийство. Я сообщил свои выводы и Михаилу Федоровичу, и Вениамину Юлиановичу, и теперь уже их дело – ловить
Эксперт сбросил клеенку с другого тела, и Илья понял, что перед ним последняя жертва новоявленного дяди Крюка. Он отвел взгляд, не желая смотреть на обезглавленную женщину.
– Личность уже установлена, это Померанцева Лидия Аркадьевна, сорока семи лет, – сказал Кацнельсон.
Он шагнул к другим столам и поочередно снял с них клеенки. Там тоже покоились обезглавленные тела – еще три жертвы Борщевского.
– Отмечу, что Онойко убивал исключительно детей, подростков и молодых женщин, – заявил он. – В нашем случае под эту схему попадает только первая жертва, Оксана Полторацкая. Ведь нынешний маньяк убил даже взрослого мужчину, а двум умерщвленным им женщинам было далеко за сорок. Обычно для серийных убийц не свойственно менять привычки, однако в данном случае речь идет, конечно же, не об одном и том же маньяке, а о двух разных. Новый дядя Крюк выбирает себе жертв по иному критерию, нежели его легендарный предшественник Роман Андреевич Онойко.
Кацнельсон подошел к рабочему столу и вынул из ящика сверкающий стальной крюк.
– Именно этот крюк была найден около последней жертвы. Согласно показаниям свидетеля, убийца потерял его, стараясь отбиться от напавшей на него овчарки. И вот что я хочу сказать… Как только я увидел сие орудие, то немедленно заподозрил неладное.
Старик замолчал и, подойдя к одному из тел, указал на раны, нанесенные убийцей при помощи крюка.
– Как я уже объяснял вам, Илья Евгеньевич, как, впрочем, и Михаилу Федоровичу, раны нанесены при помощи того же крюка, что и раньше, во времена Онойко. Вернее, при помощи одного из крюков, потому что у Онойко их имелось целых три. Один был обнаружен во время обыска в часовне, два других бесследно исчезли.
Илья прекрасно помнил историю двадцатипятилетней давности, однако не понимал, к чему клонит Кацнельсон.
– То, что раны на телах жертв новой серии убийств нанесены при помощи того же крюка, что и раны на телах жертв старой серии, означает одно – новый дядя Крюк каким-то невероятным образом стал обладателем одного из крюков своего предшественника. Как такое произошло, сказать не могу, да и выяснение этого в мою компетенцию не входит. Однако я могу со стопроцентной уверенностью утверждать следующее… – Медэксперт многозначительно постучал костяшками пальцев по оцинкованной поверхности стола, на котором лежал труп. – Раны всем четырем жертвам нанесены вовсе не тем крюком, который имелся у Борщевского. Его крюк не имеет никакого отношения к орудиям Онойко! Это – жалкая подделка!
Илье понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чем ведет речь Кацнельсон.
– Аарон Исаакович, вы хотите сказать… хотите сказать, что у Борщевского имелся другой крюк?
– Этого я не исключаю, – кивнул Кацнельсон, – однако как бы там ни было, Борщевский не является убийцей. Хотя нет, сформулирую по-иному: возможно, он и убийца, однако в любом случае вовсе не Борщевский наносил раны и отрезал головы новым жертвам. То есть все четверо точно убиты не при помощи того крюка, который у него имелся.
Увидев изумление на лице Ильи, Кацнельсон усмехнулся:
– Можете мне поверить, я ведь все-таки медик, а не шарлатан. Характер ранений показывает – они нанесены правшой. А Борщевский,
– Возможно, он владел левой рукой так же, как и правой? – выдвинул гипотезу Илья.
– Я тоже так сначала думал, – кивнул Кацнельсон. – Однако нет, подобный вариант полностью исключен. На правой руке у Борщевского имелось застарелое повреждение суставной капсулы пястно-фалангового сустава, и он никогда бы не смог нанести правой рукой столь глубокие раны, какие наблюдаются на телах жертв.
– Вы уверены? – потрясенно спросил Новгородцев. На что Аарон Исаакович сухо ответил:
– Илья Евгеньевич, если бы я не был уверен, то не стал бы беспокоить вас. Кстати, я подготовил соответствующий отчет.
Старик снова подошел к столу и положил руку на толстую папку.
– Значит ли это, что Борщевский не является убийцей? – спросил Илья. И тотчас сам себе возразил: – Нет, не может быть! Его квартира – настоящий храм умалишенного садиста!
– Да, Борщевский был помешан на дяде Крюке, – согласился Кацнельсон. – Так же, как некоторые помешаны на Наполеоне Бонапарте, Элвисе Пресли или Майкле Джексоне. И, вне всяких сомнений, Борщевский был человеком отнюдь не нормальным – мне удалось выяснить, что он в течение последних двадцати лет четыре раза находился на излечении в психиатрической больнице. Однако это вовсе не значит, что он является дядей Крюком. Более того, с учетом характера ранений я могу это исключить. Тот, кто наносил раны и отрезал головы, физически намного сильнее, является правшой и, что немаловажно, ниже Борщевского как минимум сантиметров на десять. Так что, уважаемый Илья Евгеньевич, должен вас разочаровать – дядя Крюк все еще гуляет на свободе! А арестованный вами и убитый сокамерниками человек никак не может являться убийцей.
И с этими словами старик накрыл тело Борщевского клеенкой.
Домой Илья возвращался уже поздно ночью. В течение нескольких часов он беседовал с Аароном Исааковичем и в конце концов убедился – да, опытный патологоанатом не ошибается. Борщевский был сумасшедшим, садистом, извращенцем – но он не был убийцей. Во всяком случае, не являлся дядей Крюком…
А ведь все так складно получалось! Облаченный в черный балахон и с самодельным крюком в руке, Борщевский рыскал по ночному городу… С какой целью, точно сказать нельзя – возможно, потому, что дядя Крюк был для него кумиром, возможно, потому, что действительно хотел напасть на кого-нибудь и совершить убийство. Однако сделать это ему не удалось.
Илья шел через городской парк. На аллеях не было ни души, а фонари, конечно же, не работали. Внезапно молодой следователь почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. И, резко обернувшись, заметил фигуру, притаившуюся за корявым деревом. Новгородцев окликнул этого типа, но тот, конечно же, не отозвался. Тогда он бросился к нему – однако фигура уже растворилась во мраке.
Между прочим, Илья мог поклясться, что видел человека в черном балахоне с капюшоном. Или то была игра его воспаленного воображения и теперь ему на каждом шагу чудится дядя Крюк, маньяк, который до сих пор на свободе и в любой момент может снова приняться за жестокие убийства?
Михаил Федорович был все еще на рыбалке, поэтому Илья позвонил прокурору Коту. Тот звонку не обрадовался – в трубке Илья слышал отдаленный раскатистый женский хохот и визг и вспомнил, что супруга Вениамина Юлиановича (которая старше прокурора почти на десять лет) находится сейчас на лечении где-то за границей. А сам прокурор, пользуясь ее отсутствием, явно предавался сейчас любовным утехам с молодыми девицами.
– Что значит – не того взяли? – спросил злобно Кот, едва услышав первые слова Ильи. – Ты что несешь, Новгородцев? Пьян ты, что ли? Конечно, Борщевский маньяк! Но теперь он помер, и вся эпопея закончилась.