Часовня погубленных душ
Шрифт:
Опустившись в плетеное кресло, стоявшее в небольшой, увитой розами беседке, Валентина Арсентьевна заявила:
– У меня не так много времени, молодой человек, поэтому прошу вкратце изложить вашу проблему.
Шавка, наклонив голову, уселась у входа в беседку и выпуклыми черными глазами внимательно следила за Ильей. Понимая, что ходить вокруг да около не имеет смысла, Новгородцев сообщил, что ведет расследование деяний нового дяди Крюка.
– Так, так… – мерно качая седой головой, пробормотала Валентина Арсентьевна. – Знаете, я ведь, когда услышала, что убийцей считают Колю Борщевского, сразу поняла,
Подивившись тому, как быстро пожилая женщина все поняла, Илья поведал ей о словах матери Борщевского. Бывшая сестра-хозяйка пожевала сухими губами:
– Коля считал, что встретился в больнице с дядей Крюком? Спустя несколько лет после смерти оного? Гм, занятно, очень занятно…
На лице старухи заиграла странная улыбка, и следователь понял: собеседнице что-то известно. Однако она явно не торопилась делиться сведениями. И Илья не торопил ее, понимая, что может все только испортить.
– Кстати, хорошо знаю Михаила Федоровича Пономарева, – сказала вдруг Валентина Арсентьевна. – Когда-то его семья и я жили в одном бараке. Миша – человек трудолюбивый, однако болезненно честолюбивый. Уже в детские годы он хотел стать милиционером, причем не абы каким, а самым главным. И в итоге стал им! Дело Онойко, конечно, ему очень помогло. Ведь именно Михаил вышел на след дяди Крюка и арестовал его тогда на старом кладбище…
Помолчав, Валентина Арсентьевна добавила:
– Но честолюбие всегда чревато! Впрочем, молодой человек, к вам это отношения не имеет. У вас, быть может, мозгов не так много, однако вы мне нравитесь.
Илья не стал обижаться на слова старухи, чувствуя, что испытывает симпатию к весьма колоритной особе. А та неожиданно выдала следующее:
– Я думаю, Коля Борщевский не лгал, когда заявлял, что виделся в нашей больнице с Онойко. – И встреча в самом деле имела место в 1993 году.
Илья вздрогнул и уставился на Валентину Арсентьевну. Бабка что, сошла с ума? Собачка, заметив его движение, угрожающе заворчала.
– Наверное, думаете, что меня саму пора определить в больницу, где я проработала больше пятидесяти лет? – усмехнулась Валентина Арсентьевна. – Однако я не сошла с ума! Да, Онойко находился у нас на излечении. С 1992 по 1994 год.
– Но этого просто не может быть! – воскликнул Илья хрипло – у него вдруг сел голос. – Неужели он спасся? Но если так, то как оказался в больнице? И если все знали, что тот пациент – дядя Крюк, почему никто не сообщил…
Старуха рявкнула:
– Молодой человек, прекратите кудахтать! С чего вы взяли, что я имею в виду Романа Андреевича Онойко? Этот мерзавец сгинул тогда в Волге – и точка! И произошло это в июне 1985 года. Я же говорю о другом Онойко – о его сыне Андрее.
Илья с большим интересом уставился на бывшую сестру-хозяйку, что-то смутно припоминая. В самом деле, у маньяка имелись жена и сын-подросток…
– Что, дошло? – усмехнулась Валентина Арсентьевна. – Андрею в девяносто третьем было чуть за двадцать. И он был, грубо говоря, конченый псих. Явно пошел по стопам своего папочки. Кстати, парень, как я подозреваю, ассистировал ему при убийствах. Или, по крайней мере, был в курсе
Илья снова дернулся, и шавка громко тявкнула. Валентина Арсентьевна хлопнула в ладоши – песик послушно поднялся и побежал куда-то в сад.
– Онойко-младший находился у вас на излечении? – воскликнул Илья. – Но ведь, по моим сведениям, жена Онойко и его сын покинули город сразу же после ареста дяди Крюка, справедливо опасаясь мести со стороны горожан…
– Если бы их тогда тоже облили бензином и подожгли, как сделали с дядей Крюком, сейчас бы не было проблем! – заявила цинично Валентина Арсентьевна. – В ту ночь, когда горожане взяли больницу штурмом, я была на работе. И настояла на том, чтобы дежурный врач выдал людям Онойко, иначе бы всех нас поубивали. Что же касается жены и сына Романа Андреевича…
Старушка, немного помолчав, поправила очки и продолжила:
– Да, они покинули Заволжск. И более того, сменили фамилию. Вернее, вдова дяди Крюка взяла свою девичью фамилию, вот и все. Новые паспорта женщине и подростку выдали за два часа. Ведь об Онойко тогда говорила вся страна! И фамилия у маньяка, как в случае с Чикатило, редкая, запоминающаяся. Если бы он звался Ивановым или Красновым, у семьи проблем бы не было. А так, куда бы мать с сыном ни приехали, их сразу же спрашивали, не родственники ли они дядю Крюку. Чтобы облегчить жизнь женщине и ребенку, им и дали новые документы. Из Онойко парочка превратилась в Григорьевых.
Илья заметил, что песик, бегавший по саду, замер около одного из деревьев и задрал лапу. Валентина Арсентьевна, которая сидела так, что никак не могла видеть это, вдруг повернула голову и зычным голосом прикрикнула:
– Цезарь, ты же знаешь, что этого делать нельзя! Иначе на живодерню отправлю! Тебе известно, где можно ходить в туалет, а где нельзя! Марш туда!
И шавка действительно быстренько опустила лапу и, заскулив, посеменила к дому.
– Фамилия, надо сказать, весьма распространенная и подозрений не вызывающая, – продолжила она свой рассказ. – Несколько лет они жили в другом городе, а потом, в начале девяностых, вдруг вернулись в Заволжск. Но об этом никто, конечно, не узнал. Поселились они в другой части города и жили там как Григорьевы. Андрей к тому времени из подростка превратился в молодого человека. Правда, страдающего целым букетом психических заболеваний. В итоге он и оказался у нас на излечении. Конечно, по документам он проходил как Андрей Григорьев. Однако меня с самого начала смущала его хромота. Ведь сынок дяди Крюка тоже хромал, поэтому дети во дворе над ним и издевались…
– И что произошло с Андреем дальше? – спросил Илья, чувствуя, что у него вспотели ладони. Еще бы, такая информация: сын дяди Крюка, к тому же, вероятно, сам причастный к убийствам двадцатипятилетней давности, живет в Заволжске!
– Его выписали в июле 1994 года, – пояснила Валентина Арсентьевна. – Однако он как был психом, так и остался. О том, что парень является сыном дяди Крюка, никто из персонала не знал. А из больных – разве что Коля Борщевский. Он был единственным пациентом, с которым Андрей общался. И, подозреваю, Онойко-Григорьев рассказал ему много всякой мерзости.