Часы зла
Шрифт:
Вся эта трогательная история завершалась цитатой основателя, в которой звучало самое пренебрежительное отношение к моему нанимателю: «Подозреваю, что мой бизнес так и умрет вместе со мной. И на воротах моих пунктов по приемке, заводов и фабрик никогда не появится вывеска „Джессон и Сын“».
Я закрыл альбом и занялся подборкой писем, где, впрочем, находились не только письма, но и телеграммы, счета, даже завещание Джессона-старшего. Но особенно заинтересовал меня набросок семейного герба. Я говорю «набросок», потому что он пусть и незначительно, но отличался от изображения, которое разыскал Нортон. И особенно интригующим показался тот факт, что подписи к этому наброску были выполнены рукой «моего» Генри Джессона.
К этому скетчу прилагалось письмо от голландского специалиста по генеалогии по имени Эндрис ван Везель, адресованное Джессону-старшему. В письме говорилось о бесплодных попытках отыскать среди ирландской знати предков фамилии Джессонов. Ван Везель несколько смягчил удар, упомянув, что он, будучи одним из основателей Общества генеалогических изысканий, мог бы за отдельную плату зарегистрировать фамильный герб, предложенный самим клиентом.
Эскиз, который я держал в руках, являлся, по всей видимости, реакцией на письмо ван Везеля. Наряду со всем прочим это объясняло, почему герб не всплыл в справочных материалах, которые поднял Финистер Дэпплз. Обнаружение подделки вселяло определенные надежды, я даже испытал нечто вроде торжества. И мне захотелось, чтобы еще один элемент, наиболее загадочный в этом гербе — книга в книге, — получил хоть какое-то разъяснение.
Глава 16
Придя в очередной раз в «Фестиналенте», я показал Джессону копии снимка на фоне якоря, завещания, письма ван Везеля, а также эскиза фамильного герба.
Он был явно потрясен.
— И что же, все эти документы хранились в ваших архивах?
— Я и сам удивился.
Джессон взмахнул копией отцовского завещания.
— А это вы читали?
— Просмотрел.
— Обратили внимание, что этот мерзавец оставил дополнительное распоряжение к завещанию? На протяжении целого года после его смерти я обязан работать в управлении его компанией.
— Ну а если бы вы отказались?
— То получил бы поистине царское вознаграждение — один доллар. Душеприказчик говорил мне, что эту идею отец почерпнул у Граучо Маркса, [20] который в точности таким же образом распорядился своим состоянием.
— Так вы работали на семейный бизнес?
— Работал. И привел дела фирмы в такое состояние, что она была на волоске от полного разорения.
— И что же вас спасло?
— Не что, а кто.
20
Один из комедийной троицы братьев Маркс, популярных американских артистов мюзик-холла и кино.
— Ясно. В таком случае кто?
— Меня спасла одна креветка, как выразилась бы ваша неуловимая жена. Эмигрант по имени Эдвард Штюмпф. Именно Штюмпф спас компанию от гибели, а меня — от полного отчаяния. Он помог мне преодолеть горькие воспоминания о трудном детстве. Нет, я вовсе не хочу сказать, что этот самый Штюмпф совершил чудо — щелкнул пальцами и все волшебным образом преобразилось. Мы с ним часто встречались, особенно в самом начале, и обходились без слов утешения. Нет, напротив, мы сидели, и между нами царило напряженное молчание. И тем не менее Штюмпф меня выручил. Именно он помог мне избавиться от навязчивых и постыдных воспоминаний
— Смотрю, ваша креветка сделала для вас куда как больше, нежели моя для меня.
— Да, наверное, хотя одна общая черта у них все же была. Оба верили в терапевтическое воздействие книг. Однажды, когда я чувствовал себя особенно разбитым и просто исходил жалостью к самому себе — знаете, какую книгу он мне подсунул? Роман «Обломов». В ту пору издательство «Пингвин» выпускало много переводной классики. Дал книгу и сказал, что упорное нежелание заниматься семейным бизнесом было известно и раньше, но только носило более утонченную форму.
— Иными словами, он не слишком давил на вас?
— О нет, никогда. Скорее, использовал политику кнута и пряника. — Джессон рассмеялся. — Лишь иногда в знак поощрения трубил в рожок доколумбовой эпохи, давая тем самым понять, что я веду себя подобающим образом. — Он перелистал фотокопии и вытащил письмо ван Везеля. — Весь этот эпизод связан с наиболее важным моментом в моем лечении. Просто удивительно, что данный документ оказался в вашей библиотеке. Отец написал этому типу из Голландии, думая, что фамильный герб поможет скрыть его рабочее происхождение. Он не рассчитывал умереть до того, как от ван Везеля придет ответ.
— Это вы придумали для него герб?
— Конечно, нет! Я придумывал его для себя. А когда рассказал Штюмпфу об этом письме, тот спросил, какие именно графические символы выбрал я для отражения своего прошлого.
— Хороший вопрос. И опять же я усматриваю здесь некую аналогию с пресловутым шкафчиком.
— Да, пожалуй, хотя прежде я как-то об этом не задумывался. Короче, именно Штюмпф посоветовал мне принять предложение голландца и нарисовать эскиз фамильного герба. И на следующую нашу с ним встречу я захватил изображение фамильного герба Джордана. Джордан, Джессон. Эти фамилии похожи, и еще мне понравилось, что Джордан был родом из Лимерика, этого гнездилища острословов. Да и девиз тоже показался подходящим: «Percussus resurgo» — «Ударь, и я поднимусь вновь». Просто идеальный девиз для человека, намеренного изменить свою жизнь.
— Ну и что же сказал этот ваш Штюмпф?
— Сказал, что мне следует распрощаться с идеями вторичной переработки сырья, которые проповедовались и осуществлялись компанией отца. Моя задача, сказал он, создать оригинальныйгерб, который отражал бы не только то, что я есть, но и кем собираюсь стать. — Джессон задумчиво обвел зубчатые контуры гребешка щита пальцем. — Специалисты по геральдике называют это волнистым бордюром. Тем самым я хотел отразить сомнительное прошлое своего папаши. Что же касается изображения руки с недостающим пальцем, сжимающей подобие металлической булавы… Тем самым я, наверное, хотел воздать должное деятельности отца в области переработки металла и разрушения старых изделий из него.
— А почему недостает одного пальца?
— Еще в молодости отец повредил руку специальными ножницами для резки металла, их называли «аллигаторами». Возможно, вы обратили внимание на странное дверное кольцо и обилие книг по ампутации. Вот и пришлось как-то это отразить.
— А мать? Где и чем представлена она?
— С мамой оказалось сложнее. Сначала я хотел представить ее в виде гарпии, женщины-стервятника, но, узнав о гордой, независимой натуре этого существа, отказался от такой идеи. Мать, как вы уже знаете, была более общительной. В конце концов я решил изобразить ее сущность в виде орнаментального щита с пятнами, что символизирует брак-мезальянс.