Чайная роза
Шрифт:
Она кивнула снова, пытаясь сохранять спокойствие. Точнее, пытаясь успокоить безумца. Фиона не прислушивалась к его словам; это не имело смысла. Перед ней стоял сумасшедший, а сумасшедшие — люди опасные. Злить их нельзя.
Человек обвел взглядом ее лицо, на котором застыл испуг.
— Вы действительно не знаете меня? Я — Дэви О’Нил… Неужели не помните?
Внезапно Фиона вспомнила, что знает его. Во всяком случае, по имени. О’Нил, дознание… Именно он пролил смазку, на которой поскользнулся ее отец.
— Д-да, помню. Но…
— Меня обвинили в несчастном случае с Падди, но я тут ни при чем.
— Но если вы не… то как…
— Я должен был сказать кому-то, что это не моя вина. Некоторые со мной вообще не разговаривают. Вы — дочь Падди, я должен был вам об этом сказать. — Он оглянулся по сторонам. — Мне пора.
— Подождите! — Фиона схватила его за рукав. — О чем вы говорите? Если вы не проливали смазку, то как она там оказалась? Я не понимаю…
О’Нил освободился:
— Я больше ничего не могу вам сказать. Мне надо идти.
— Нет, подождите! Пожалуйста!
— Не могу! — О’Нил выглядел затравленным. Он сделал шаг в сторону, но вдруг повернулся и сказал: — Вы работаете на чаеразвесочной фабрике, так?
— Да…
— Держитесь подальше от тред-юнионов. Вы слышите меня? — хрипло спросил он. — Без вашего отца ячейка Уоппинга рассыпалась, но Тиллет пытается ее восстановить. Ходят слухи, что в нее хотят принять и девушек с фабрики. Не делайте этого. Обещайте мне…
— При чем здесь тред-юнионы?
— Обещайте!
— Ладно, обещаю! Но хотя бы скажите почему!
Не сказав больше ни слова, О’Нил исчез в тумане. Фиона хотела побежать за ним, но ноги не слушались. Боже, как он ее напугал! Нужно держать себя в руках, иначе мама увидит, что она расстроена, спросит, в чем дело, а у Фионы не хватит духу рассказать о случившемся. Девушка была озадачена и не знала, как относиться к словам О’Нила. Должно быть, он выжил из ума. Шел за ней по улице. Выскочил из тумана, как привидение. Наверное, его мучит совесть.
А вдруг он сказал правду? Если это так, то почему поскользнулся отец? Фиона ощущала неловкость. Она уже думала об этом после похорон, когда мистер Фаррелл и мистер Долан удивлялись тому, что ее отец, с которым никогда ничего не случалось, вдруг разбился насмерть. Тогда эта беседа и собственные мысли показались ей абсурдными. Во всем было виновато отчаяние. Но теперь…
Что означали слова Дэви О’Нила? Что он не проливал смазку или что смазки не было вообще? Но ведь полицейские, проводившие дознание, обнаружили пятно. Дядя Родди сам читал отчет и сказал, что какой-то жир там был. Что еще говорил этот О’Нил? «Некоторые со мной вообще не разговаривают…» На смену страху пришел гнев. Все ясно: докеры сердятся на Дэви и обвиняют его в смерти отца. Бойкотируют его; наверное, ему трудно найти работу. О’Нил хочет, чтобы Фиона заступилась за него. Сказала людям, что он не виноват в смерти Падди. Эгоистичный ублюдок! Ее отец мертв, семья голодает, а он думает только о том, как бы вернуть уважение товарищей. Ну и черт с ним. У нее других забот хватает… Проклятый недоумок! Крался за ней и что-то бормотал о тред-юнионах. Уговаривал не вступать. Как будто у нее есть деньги на взносы!
Она провела дрожащей рукой по лбу и пригладила волосы. Нужно поскорее убраться
Глава тринадцатая
Несколько оборванных беспризорников рылись в мягкой глине под Старой лестницей на манер птичек, выкапывая из нее куски меди, угля и пустые бутылки. Фиона следила за тем, как они шли вдоль берега, набивали карманы и быстро убегали, торопясь продать свои сокровища старьевщику.
Они с Джо сидели на своем обычном месте. Фиона знала эту часть реки как свои пять пальцев. Все здесь было ей знакомо — пенистые волны, пристань Батлера на другом берегу, сильный запах чая. Все знакомо и в то же время казалось чужим.
С самого утра, когда на пороге их дома неожиданно появился Джо, она не могла избавиться от чувства, что ее любимый как-то изменился. Фиона не могла понять, в чем заключается это изменение, но Джо стал другим. На нем были красивый светло-зеленый твидовый сюртук, подаренный Гарри, крахмальная белая рубашка и новые шерстяные брюки, купленные для поездки в Корнуолл с Томми Питерсоном. В этом наряде он выглядел не неряшливым помощником рыночного торговца, а уверенным в себе молодым человеком, подающим большие надежды.
Фиона надела темно-синюю юбку, белую блузку и серую шаль. Осеннее воскресенье выдалось ветреным, и она была рада предлогу накинуть шаль, прикрывавшую неумело заштопанную дыру в рукаве. Новая одежда Джо подчеркивала убожество ее собственной. Фиона испытывала неловкость, которой раньше рядом с ним никогда не чувствовала.
Джо пребывал в хорошем настроении; он доволен работой, Питерсоном и самим собой. «Так и должно быть, — думала Фиона. — Он не проработал на новом месте и двух месяцев, а уже подумывает о повышении». Имя Питерсона не сходило у него с языка — Томми то, Томми сё… Когда Джо говорил о возможности занять пост главного закупщика, его лицо сияло. Он рассказывал о поездке в Корнуолл и жизни в шикарной гостинице. Сыпал торговыми терминами, смысла которых она не понимала. Фиона пыталась радоваться за него, но ничего не получалось.
— …рад сообщить, что теперь в нашей банке восемнадцать фунтов и шесть пенсов, — сказал Джо, заставив Фиону отвлечься от грустных мыслей.
Она почувствовала себя пристыженной:
— А у меня ничего нет. Может быть, на следующей неделе…
— Не переживай. Я кладу туда деньги за нас двоих.
Фиона помрачнела. В том, что он клал деньги за них двоих, не было ничего хорошего. Это их общая мечта, разве не так? Их общий магазин. Она тоже хотела сделать свой вклад. Магазин должен стать плодом усилий и жертв не одного Джо. Неужели он этого не понимает?