Чайник со свистком

Я был полностью готов провести неделю или десять дней, которые потребовались бы на ремонт дома, в гостинице, но когда упомянул об этом Ники Вельту и он предложил мне поселиться у него, то был тронут и с любопытством и готовностью согласился. Он относился ко мне как к младшему, обычно с оттенком снисходительности, как учитель к не слишком блестящему второкурснику, и я вжился в отведённую мне роль. Так было с самого начала нашей дружбы, когда я только поступил на юридический

факультет, и так продолжалось даже после того, как я оставил преподавание, чтобы успешно участвовать в кампании по выборам на должность окружного прокурора.

Он жил в пансионе в паре кварталов от железнодорожного депо, на некотором расстоянии от университета, и это обстоятельство, с его точки зрения, было одним из достоинств места, поскольку позволяло ему каждый день совершать бодрые пятнадцатиминутные прогулки для укрепления здоровья, а также сокращало количество людей, которые могли бы заглянуть к нему вечером, если бы он находился ближе. Он занимал небольшой номер на втором этаже, состоящий из спальни, кабинета и ванной, и либо в силу своего стажа в пансионе - он жил там всё время, что я его знал, - либо в силу своей учёной значимости, а в университетском городе это важно, он был звездой пансиона. Миссис Киф, хозяйка пансиона, всегда делала для него особые мелочи, например, приносила вечером поднос с пирожными и кофе, и это несмотря на то, что в его комнате, как и во всех комнатах заведения, стояла электрическая плита и он вполне мог сам себя обслужить. Разумеется, она не возражала против моего приезда туда. На самом деле Ники только и мог, что не препятствовать ей убрать раскладушку в кабинете и принести полноразмерную кровать, чтобы мне было удобнее.

Как оказалось, мне повезло, поскольку часть этого десятидневного периода совпала с университетским созывом. У нас и раньше бывали созывы, и они мало нарушали ровное течение университетской жизни, но в этом году в университете был новый президент, один из новых типов президентов колледжей, молодой, энергичный, эффективный руководитель, и он организовал съезд учёных и крупных деятелей со всех концов земли. На каждый час каждого из трёх дней были запланированы встречи, конференции и дискуссии. Но что ещё важнее, все гостиничные номера в городе, все свободные места в общежитиях и, кажется, каждая незанятая кровать были забронированы университетом для ожидаемых высоких гостей. Если бы я отправился в гостиницу, мне, вероятно, пришлось бы делить номер с одним или несколькими гостями. А если бы я остался в собственном доме, то оказался бы в ещё худшем положении - невольным хозяином дюжины или более гостей. Как бы то ни было, профессор Ричардсон, возглавлявший Комитет по жилищным вопросам, бросил на меня укоризненный взгляд, когда я столкнулся с ним в факультетском клубе, и непрозрачно намекнул, что я специально устроил перестановку в своём доме во время недели созыва, чтобы избежать необходимости развлекать гостей университета.

Миссис Киф, как и все владельцы пансионов, была в восторге. У неё была комната на чердаке, которую ей редко удавалось сдать, и сейчас она умудрилась впихнуть туда трёх молодых женщин из Индии, которые должны были принять участие в дискуссиях по деревенской медицине. Она уговорила или уломала приветливого молодого аспиранта, занимавшего комнату прямо над нашей, разделить свою комнату с бородатым пакистанцем в тюрбане. Комнату напротив нас занимал другой аспирант, которого отозвали домой из-за болезни в семье, и она быстро сдала её, предположительно с его разрешения, двум гостям, один из которых приехал в воскресенье, а другой - на следующий день вечерним поездом.

Позже вечером, когда двое мужчин успели устроиться, Ники постучал в их дверь и пригласил провести вечер с нами. Я уверен, что им двигало не только любопытство, но и естественное чувство гостеприимства. Ранее прибывший был молодым человеком лет тридцати, высоким и светловолосым, с очаровательным среднеевропейским акцентом и невозможным именем Эрик Флюгельхаймер. Он был живым и энергичным, но при этом в нём чувствовалась скромность, которая составляла не последнюю часть его обаяния. Его

соседом по комнате был невысокий смуглый мужчина, лет на десять старше, которого звали Эрл Блоджетт. Он был чопорным, напыщенным и совершенно убеждённым в собственной значимости. Оказалось, что он не кто иной, как помощник хранителя дальневосточного отдела коллекции Лоренса Уинтропа. Поскольку темой созыва, как гласил программный буклет, был «Новый мир Дальнего Востока», его важность в общей схеме вещей была очевидна. Кроме того, он был точен, скрупулёзен и дотошен.

Когда Ники принялся готовить кофе для наших гостей, Блоджетт сказал: «Боюсь, я не могу. Кофе не даёт мне уснуть до самого утра. Могу я выпить чаю? У вас есть чайник? Если нет, я могу взять тот, что стоит в нашей комнате.»

Ники заверил его, что у него есть чайник и чай, и уже собирался приготовить напиток, когда тот попросил разрешения приготовить самому. «Я очень внимательно отношусь к тому, как чай заваривается. Уверен, вы не будете возражать.»

Ники, конечно, возражал, но как хозяин он был любезен и пригласил гостя к плите.

Эрик рассмеялся. «Он не выносит кофе, а я не выношу чай. У нас есть и чайник, и кофейный перколятор, но на плите только одна конфорка. Приходиться бросать монетку, чтобы решить, кто первым приготовит себе напиток утром.»

Мы потягивали напитки и обсуждали запланированные мероприятия. Я заметил, что акцент, похоже, будет сделан в основном на политике и социологии, и что по этой причине заседания секции искусства могут не вызывать большого интереса.

«У меня есть все основания полагать», - сказал Блоджетт с высокопарным самодовольством, - «что секция искусств внесёт самый значительный вклад в работу созыва.»

«Вы планируете какой-то сюрприз?» - спросила я.

Блоджетт одарил меня самодовольной улыбкой. «Вы когда-нибудь слышали о чаше «Адельфи»?» - спросил он.

Ники навострил уши. «Джордж Слокамб, он у нас занимается изобразительным искусством, рассказывал мне о ней на днях. Он сказал, что её недавно приобрела частная коллекция. Он не упомянул о коллекции Лоуренса Уинтропа. Вы имеете в виду, что она у вас и вы планируете выставить её здесь?»

«И что думаете, Ники?» - спросил я.

«Это массивная чаша из золота, инкрустированная драгоценными камнями. Она стоит...»

«Она бесценна», - говорит Блоджетт.

«И вы будете выставляться здесь, во время сбора?» - спросил я.

Блоджетт пожал плечами. «Возможно.»

Вместо того чтобы давить на него, я обратился к его соседу по комнате. «А вы тоже собираетесь удивить созыв?»

Белокурый юноша горестно покачал головой. «Я не отношусь к тем выдающимся учёным, которых, как и моего соседа по комнате, приглашают читать доклады. Я преподаватель математики в колледже Мюльбах в Северной Дакоте. Вы когда-нибудь слышали о нём? Я думаю, что нет. Это небольшой конфессиональный колледж, где раз в год даёт концерт Миннеаполисский симфонический оркестр и, может быть, два-три раза в год собирается дорожная компания с нью-йоркскими хитами трёхлетней давности. Поэтому, когда на доске объявлений появилось объявление о вашем созыве и я увидел, что он будет проходить во время наших апрельских каникул, я решил приехать сюда. Я посещу как можно больше сессий. Кто знает, может быть, мне удастся задать умный вопрос, и это привлечёт ко мне внимание одного из ваших уважаемых гостей из одного из крупных колледжей, который решит, что я могу стать достойным дополнением к его факультету, и спасёт меня от Мюльбаха.»

Созыв должен длиться три дня - понедельник, вторник и среду. Выступление Блоджетта было назначено на вечер среды. И он решил считать, что такой график свидетельствует о важности его выступления, как будто созыв был организован для постепенного достижения кульминации. В таких обстоятельствах у меня не хватило духу заметить, что, поскольку вечерний поезд отправлялся примерно за час до его выступления, велика вероятность того, что большинство гостей покинут университет к тому времени, когда он должен был выступить, поскольку в противном случае им пришлось бы остаться на ночь до следующего дня, прежде чем они смогли бы уехать на поезде.