Чебуреки, или Похождения Линейкина-сына в калошах без зонтика
Шрифт:
Линейкин всегда, сколько я его помню, учился еле-еле. А когда его учителя спрашивали, почему, отвечал: у меня не к этому призвание. Подумаешь, призвание!.. Нахватался у взрослых.
Дружба у нас с ним давно, со второй четверти пятого класса. Помните, я тогда уронила циркуль, а Ромка полез между партами искать и вымазался? Весь класс смеялся!.. Конечно, не над тем, что он вымазался, а что полез искать для девчонки. А Линейкин упрямый: если делает, никогда не сознается, что делает не так. Когда Ромка циркуль
В общем, с того циркуля мы с Ромкой дружим. То есть дружили, пока Линейкин не стал знаменитым. У него теперь подбородок стал выше носа.
Одного только я не пойму: как он все-таки сделался чемпионом. Раньше я всегда бегала быстрей, это же известно. Когда в салочки играли, я только ради того, чтобы не обижать Линейкина, тихонько сбавляла ход. Делала вид, что устала, и водила. И через забор лазили вместе. А теперь он со мной не бегает.
Это у него произошел перелом. В мальчишках бывают переломы. Вот Робертино пел-пел, а после все, весь испелся. Может, Линейкин наоборот?
Только зачем же из-за этого перелома воображать? А если бы я стала чемпионкой? Я бы никогда не хвасталась. Разве что Ромке сказала бы, и то под страшным секретом. Взяла я да и выложила ему все, что думала: какой он воображала и все такое!
— Ну и что? — не поняв сперва, в чем дело, переспросил Ромка. — Это ты про статью в газете? А по-моему, ничего. Могли, конечно, мою фотографию поместить, как я прыгаю, чтобы молодежь из начальной школы училась. А ты что — завидуешь?..
— Дурак! — сказала я.
Жалко, что более обидных слов я не знала. А хоть бы и знала, не смогла бы сказать.
Отвернулась я и ушла, а по дороге заплакала.
С тех пор мы сидим на парте отвернувшись. Это, конечно, неудобно и трудно, но все же легче, чем мириться.
Да, вчера меня Жанна Степановна подозвала в коридоре.
— Аленка, ты с Линейкиным дружишь?
— Сейчас не очень.
— Ты с ним не ссорься. Помоги ему по-настоящему, как друг. Пусть занимается…
Может, мне первой помириться?
Каждое утро Картошкин надевал кеды и выходил во двор. Легкой рысью он бегал вокруг своего пятиэтажного панельного дома десять кругов, а потом брал сумку и шел в школу.
На первом уроке Картошкин дышал так, что все четыре плафона на потолке колебались, а со второго урока начинал обсуждать с соседями технику прыжков в высоту. Вывод был всегда один: у Линейкина никакой техники нет.
— Ты почему мало тренируешься? — спрашивал он у Линейкина.
— Жду, пока ты меня догонишь, — отвечал чемпион и подмигивал Картошкину.
Непонятно, почему Линейкин так высоко прыгает. Не должен,
— Надо это проверить! — говорил Картошкин. — Но как? Как?
— Ты ему просто завидуешь, и все, — отвечал Бацилла, сплевывая себе под ноги и растирая плевок ботинком. — У него природные данные, фактура, понял? А у тебя?
— Я? Я завидую?! — возмущался Картошкин и умолкал, потому что больше ничего в свое оправдание сказать не мог.
А в стенгазете Света Макарова поместила рисунок: похожий на птичку Линейкин пролетает через планку. А внизу стоит гусь, вылитый Картошкин.
На перемене Жанна Степановна подозвала Картошкина к окну.
— Слушай, Картошкин, ты ведь прыжками в высоту занимаешься?
— Ну!
— Алексей Алексеич с тобой занимается?
— Не-е. Он сказал, что я бес-пер-спек-тивный. Он только Линейкина тренирует.
— Послушай, ты должен Линейкина обойти. Человек зазнался. Ну, постарайся! Отнесись к этому серьезно.
— Я уже на стадион ходил — из-за забора смотрел, как Линейкин прыгает. Так он больше балуется: листочки с деревьев обрывает… А вы думаете, у меня получится?
— Получится! — и Жанна Степановна подмигнула Картошкину.
Прозвенел звонок. Картошкин сжал кулаки, кивнул Жанне Степановне и пошел в класс.
С этого дня он просыпался еще раньше, надевал кеды и бегал вокруг своего панельного дома не десять кругов, а пятнадцать. Пять кругов — со скакалочкой.
Приключение шестое. С милицией лучше не ссориться
— Нуте-с, голубчик, хорошо отдохнули?..
Начальник отделения Ершов устало сидел в кресле, тер остатки волос на висках и слушал рапорт старшего сержанта Нигугушвили. Тот стоял перед начальником милиции навытяжку, в новенькой форме и старался говорить как можно громче.
— Так точно, товарищ начальник! Ел, пил, на воздухе гулял. В лесу, понимаешь. Деревья стояли кругом… Белка живая бегала. Хвост такой, понимаешь, пушистый. Вай-вай-вай! Целую шапку из одного хвоста сделать можно!
И правда, щеки у старшего сержанта Нигугушвили зарумянились. Он улыбался, казалось, на весь кабинет начальника отделения милиции.
В дверь постучали.
— К тебе можно?
В кабинет, широко распахнув дверь, вошел брат начальника — директор калошной фабрики имени тореадора Эскамильо.