Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы
Шрифт:
После его ухода на столике перед Пекаром осталось толстенное научное сочинение на абсолютно иностранном языке. С обложки щерится сияющий красками доисторический ящер, словно он только-что услышал из огромных хвощей на втором плане какой-то скабрезный допотопный анекдот.
Если бы Пекар в эту минуту поднял голову, он увидел бы у входа продюсера Мартушку, замешкавшуюся перед крупноплодными кустами, как перед Рубиконом. Но вместо Карола ее заметил неожиданно очнувшийся соня, прикорнувший на его плече. Он громко присвистнул и попытался завязать знакомство:
— Проклятье, барышня, не знаете случайно, сколько сейчас
Своим свистом он отпугнул ее, как робкую лань.
В тот же вечер мы видим Пекара дома, склоненным над тетрадью в линейку. Сидя за кухонным столом, он мучается над переводом с абсолютно иностранного языка. Он точит карандаш, как будто от этого зависит качество перевода, листает миниатюрный разговорник, который одолжил у соседа-инженера, блуждает глазами по кухне и отчаянно повторяет указания Янко.
— Достаточно кухонного английского, достаточно кухонного английского…
В голове у него никак не укладывается, что общего имеет кухня с бронтозаврами, о которых идет речь в книжке.
К тому же под окнами группка подростков играет на гитаре и срывающимися голосами напевает иностранные мелодии. Их вытье действует Пекару на нервы, в отчаянии он открывает окно и кричит в темноту, где двигаются огоньки сигарет:
— Эй, братва! Не бойтесь, я не из дружинников! Не знаете, случайно, что на английском означает «The»?
Подростки некоторое время совещаются и наконец принимают решение:
— «The» — означает The Rolling Stones. Такой ерунды и не знаешь?
— А-а.
На кухне, как тень отца Гамлета, появляется Эльвира в ночной рубашке. Ведение домашнего хозяйства, усугубленное службой вместо Карола, расшатало ее уравновешенную нервную систему до такой степени, что она чувствует все возрастающую ненависть к непрошеной рогатой гостье. Ненавидит ее, сейчас она это знает точно, ненавидит с самого первого дня! Эта гадина крадет у нее время, место, овощной суп и даже супруга!
Когда Эльвира замечает на обложке книги ржущего ящера, у нее подкашиваются ноги.
— Господи, тебе что, козы мало? Хочешь завести целый зоопарк?
Когда душераздирающий стон отзвучал, Пекар начал терпеливо объяснять, какую крупную игру затеяли они с Янко.
Существуют, впрочем, минуты и более радостные, нежели время творческих мук, говаривал Казанова, и мы, безусловно, с ним согласимся. И вот такая минута настала: Пекар, в очереди вместе с другими взволнованными творческими работниками, недоверчиво, как и они, улыбается грязно-желтому объявлению о сроках выдачи гонораров, а через минуту снова стоит перед дверью, держа в руках первый гонорар с телевидения. Вместе с ним он уносит наставление кассирши, что нужно побыстрей раздобыть справку о трехпроцентном налоге[91].
Но кто в такой светлый день станет заводить тяжбу с бухгалтерами насчет процентов! Огни, сияйте, такси, предлагайтесь, «Приоры», открывайтесь!
Пекар взволнован и растерян. Но, даже охваченный такой бурей чувств, он не забыл, что полагается. Он хочет поделиться своей радостью с неизвестным покровителем и меценатом, который на крыльях допотопного ящера незаметно и без всякого билета закинул его в мчащийся поезд художественного творчества. Нет, он не будет с ним торговаться, как с обдиралой слесарем, который за обыкновенные водопроводные резиновые прокладки
Ах, как радостна та работа по сравнению с недавним блужданием, в особенности если тебя согревает ощущение торжества, того, что можно утереть нос самодовольной Эльвире!
В последние дни она стала просто невыносима, а эти ее анонимные письма в газеты — это же верх наглости, самое время положить этому конец, противопоставив факты. Карол вздохнул: Эльвира успела написать о своих проблемах в рубрику «Письма доверия» Алене в воскресном приложении «Смены», Салли в «Лире молодых» она тоже успела пожаловаться! В «Семейной хронике» «Праце» опубликовали ее элегию, поместив после советов садоводам-любителям, как ухаживать за петуниями, если у них на листьях ржавчина, и перед письмом, в котором красочно описано чувство унижения от того, что приходится терпеть волокитство шефа; к счастью, жалоба Эльвиры была подписана инициалами… Эльвире посоветовали быть терпимой и терпеливой, называя мужа не иначе как безответственным губителем семейного счастья, но высказывали надежду, что после первого загула у него прояснится в голове и он вернется к семейному очагу.
Вот как далеко зашло! Пекар не столько оскорбился, что его имя появилось в «Семейной хронике» и что его семейные дела были вынесены на суд общественности, но его мучало недоверие близкого человека к избранному им пути.
— Ты опустилась до уровня студентки, которая жалуется, что парни в дискотеке не обращают на нее внимания, потому что у нее на щеках прыщи и грудь плоская. — Так оценил он истерическое поведение Эльвиры.
Но сейчас все изменится — бурлило в нем чувство удовлетворения, — «Семейная хроника» изменит свое мнение о «безответственном губителе семейного счастья». Правду сказать, лишь ангельское терпение и вера в высшие цели помогли ему выдержать неблагоприятную обстановку в доме. И сама коза, как бы обидно это ни звучало, поддерживала его бодрость в тяжелые минуты.
Он незаметно следил за ее поведением и восторгался, как она вопреки обидам, оскорблениям и несправедливостям сохраняет основы козьей этики, объективный взгляд и присутствие духа. Эльвира задирала ее, тыкая куда ни попадя руками, делая порой недостойные замечания, но ничто не выводило козу из равновесия.
Что было, то было, подумал еще Пекар, после семи коз тощих закономерно должны прийти семь тучных, и высохшие поля их кооперативной квартиры наконец зазеленеют, будущее виделось ему в самых радужных красках.
Перед знакомой дверью с красным огоньком Пекар еще огляделся и покачал в нерешительности старомодной спортивной сумкой на веревке с нашитыми значками венгерских футбольных клубов. Не надо ему удивляться. Как это ни странно, Пекар принадлежал к той меньшей части человечества, которая еще никогда не выражала свою благодарность в материализованной форме. Почему, это не суть важно, может быть, у него просто не было такой возможности.
Наконец он улучил момент, когда сердитая девица осталась в кабинете одна. Мужской инстинкт подсказывал ему обратиться с доверием к ее женскому инстинкту.