Чекисты рассказывают. Книга 3-я

Шмелев Олег

Ознакомив со всей этой информацией приглашенную в комитет жену Мишутина, Дружинин выложил перед нею на столе сделанные Сологубовым снимки Мальта.

Побледневшая от волнения маленькая женщина сперва окинула эту необычную фотовыставку беглым взглядом усталых, прищуренных глаз, потом стала брать слегка дрожавшей рукой по очереди каждую карточку и подолгу ее рассматривать. Через какое-то время на столе образовалось две стопочки снимков: в одной их было одиннадцать, в другой — четыре.

— Что это значит, Анастасия Владимировна? — спросил Дружинин.

— Вот на этих

фотографиях, — она указала на меньшую стопку, — кое-что вроде есть от Мишутина. Но очень немногое.

— А на остальных?

— В них я не нахожу сходства с мужем.

— Но ведь вы его не видели более четырнадцати лет

— Да, конечно, за такой срок он мог сильно измениться. И все же...

— Вы хотите сказать, это не Мишутин?

— По-моему, нет.

Суждение было слишком авторитетным, чтобы его игнорировать. Можно считать, именно с этой минуты чаша весов с доводами, говорившими, что Мальт — не Мишутин и даже вообще не русский человек, начала заметно и убедительно перевешивать. И Дружинин, мысленно выверяя родившуюся версию, полагал, что этот перевес прочный и окончательный...

Но сегодня утром было получено еще одно донесение от Сологубова. Оно-то и омрачило Николая Васильевича. Сологубов сообщал из Англии, где в разведшколе обучались шестеро его подопечных энтээсовцев, опознавательные данные на этих шпионов, готовившихся для заброски в СССР. А в конце была небольшая приписка:

«На днях на лондонском аэродроме я встретил возвращавшегося из США Осипа Жменькова. В беседе со мной он подтвердил свое прежнее высказывание о Мишутине, известном ему еще с военных лет по лагерям военнопленных. Подробности сообщу дополнительно».

Итак, круг опять замкнулся на Жменькове. Дружинин отыскал в своей желтой папке выписку из показаний Сологубова после его явки с повинной. Там говорилось:

«Однажды в преподавательской комнате разведшколы, где я оказался как исполнявший обязанности помощника инструктора, зашел разговор о будущем заместителе шефа «Службы-22». Преподаватель Жменьков назвал Мальта. При этом охарактеризовал его: «До того как стать разведчиком, он был кадровым военным, генералом Советской Армии, командовал дивизией, потом перешел на сторону немцев. Настоящая его фамилия не Мальт, а Мишутин...»

— Как же все это понимать, Николай Васильевич? — озадаченно спросил Воронец, когда Дружинин закончил рассказ о результатах поиска. — Может, какая-нибудь путаница, ошибка?

— Ошибка? Чья?

— Ну хотя бы этого преподавателя разведшколы, о котором вы сейчас говорили.

— Вообще-то, конечно, не исключено, — задумчиво сказал Дружинин. — Но факты есть факты. От них никуда не денешься.

— И что же теперь?

Как что? Будем во всем разбираться до конца, до полной ясности.

— Николай Васильевич, а мне можно на фотоснимки этого Мальта поглядеть? — с не присущей ему робостью поинтересовался Воронец.

— Ну, разумеется, — улыбаясь, пробасил Дружинин. — Я вам их завтра покажу, они у меня в служебном сейфе... А что у вас новенького, Иван Тимофеевич?

Воронец

по-обычному шумно, с жестикуляцией стал рассказывать. В Москве он проездом. Путь держит в Горький, где уже около месяца бригада его земляков с Минского автозавода трудится вместе с волжскими автомобилестроителями — обмениваются опытом. В столице остановился на денек, чтобы повидать Николая Васильевича, поговорить об общем деле и показать одну недавно найденную вещицу.

— Что за вещица? — спросил Дружинин.

Воронец живо поднялся из-за стола, принес из прихожей свой небольшой фибровый чемоданчик, раскрыл и протянул Дружинину тускло блеснувшую в свете лампы солдатскую алюминиевую флягу, слегка погнутую у горлышка, с несколькими вмятинами по бокам.

— Где вы ее нашли?

— А там, — махнул рукой за окно Воронец, — на месте последнего боя Мишутина.

— Снова туда ездили? — Дружинин покачал головой. — Однако упрямый вы человек. Ведь мы с вами, кажется, договорились: след Мишутина надо искать на той стороне, за границей. И мы это делаем.

— Вам, конечно, виднее, Николай Васильевич.

— Так в чем же дело?

— Как вам объяснить...

Собственно, объяснять ничего не требовалось. Дружинину и так все было ясно. До определенной поры у Ивана Тимофеевича была в руках ниточка, которая вела его в поиске: не генерал ли Мишутин возглавлял партизанский отряд «Мститель»? Весной этого года выяснилось, что командиром отряда был другой генерал. Об этом Воронец тогда же сообщил Дружинину. И тот ему в ответ написал, что уже начал новый этап поиска — за границей. Но Иван Тимофеевич, видимо, не особенно верил в это начинание и продолжал действовать по-своему. Он никак не мог примириться с предположением, что Мишутин попал в плен, изменил Родине, встал на путь сотрудничества с ее врагами. Это не укладывалось у него в голове, противоречило тому, что он знал о бывшем своем комдиве. Ему хотелось, чтобы все скверное, что услыхал он о Мишутине, обернулось недоразумением, дурным сном.

Дружинин не только понимал своего товарища по поиску, но и сочувствовал ему в душе. Оказавшись с некоторого времени в центре всей поисковой работы, став как бы ее движущей пружиной, он, подобно Воронцу, тоже был в затруднении, когда пытался представить себе человека с биографией, взглядами и характером Мишутина изменником Родины. Но в отличие от Воронца он не мог себе позволить произвольно обращаться с «нежелательными» фактами, которые так упорно игнорировал Иван Тимофеевич.

— А фляга, похоже, трофейная, — сказал Дружинин, продолжая внимательно рассматривать находку Воронца.

На одном боку баклажки была выцарапана полукругом надпись: «Смерть немецким оккупантам!» Ниже, под двумя перекрещенными автоматами: «Н. Сережин».

— Интересно, кому она принадлежала? Кто такой был этот Сережин?

— Не иначе как из штабных, — убежденно сказал Воронец.

— Почему вы так думаете?

— Эту флягу мы откопали на бывшем КП Мишутина.

— А вы уверены, что это был именно командный пункт и именно Мишутина?

— Само собой. Мы искали по плану, который прислал мне Гущин.