Чекисты [Сборник]
Шрифт:
— Вы ночевали наверху, — сообщает капитан. — Там четыре койки, картина «Мишки в лесу».
— Ясно.
— Теперь в Ново-Калище.
— Попрошу сбавить скорость.
Надо выбрать удобное местечко возле дороги для военнослужащего из девяносто восьмой дивизии. Для человека, которого не существует. По легенде он присел покурить, и Каращенко, шагавший на станцию Ново-Калище, присоединился к нему. Дивизия, оказывается, прибыла недавно. Ходит слух — бросят ее в наступление…
У станции рельсы укатаны, блестят, дорога на «пятачке» хоть и короткая, но живет. Попыхивает паровоз. Здесь, по
Газеты есть. Они в сумке-планшетке, добросовестно захватанные, помятые, с пятнами дорожной грязи…
Каптерка — в каменном здании, приваленном волной земли. Ни домик ни землянка. У входа сидят на ящиках, свертывают цигарки командированные военные. Два солдата делят паек, рассовывают в вещевые мешки. Запоминай, Каращенко, все запоминай!
— Тушенку дают, — сообщает запыхавшийся капитан, — и крупу…
— Какую крупу?
— Все ту же пшенку. Пшенка — карий глаз. Слыхали такое выражение?
— Карий глаз? Неплохо! Пригодится…
— Генерал говорит, — в тоне капитана звучит зависть, — богатейшая память у вас.
На память вся надежда… Что же я делал дальше? Я «проголосовал» на дороге, очутился в кузове трехтонки, с военными из бригады морской пехоты. Угостил куревом, разговорились. Люди попались болтливые, не удержали военную тайну.
Приморская армия располагает новым оружием — подвижными самоходными баржами. О них и раньше упоминали разные собеседники, а теперь удалось уточнить: на каждой барже двадцатимиллиметровые орудия, а на бортах броня, защищающая от огня мелкокалиберной артиллерии. Стрелять с баржи можно и в воздух. Словом, для десантной операции посудины лучше не придумаешь…
Я удивился — море ведь у берегов мелкое, базу для барж найти трудно. Мне возразили — в Копорском заливе глубоко. Как раз там они стоят, готовят фрицам гостинец…
Баржи — тоже из легенды. Никаких барж нет, они придуманы, так же как все путешествие агента абвера в районе Ораниенбаума. И однако оно должно быть реальностью для немцев — твердой и неопровержимой.
Настает минута, которую хотелось отдалить. Сейчас время ощущаешь физически: оно железной хваткой стиснуло горло. Он уже пожал руку капитану. Лег на землю, в высокую росистую траву у опушки леса. По легенде, агент абвера Давыдов пробирается к линии фронта долго, с опаской, всю ночь.
Каращенко мнет, гладит мокрую скрипучую траву, вдыхает ее горьковатый запах. Когда-то очень давно он косил такую траву, на исходе ночи, в предрассветном белом тумане…
Теперь пора. Каращенко поднимается, шинель намокла, отяжелела, как того и требовала легенда. Легенда строга. Но она все же позволила проститься с родной землей.
Конечно, и там, за линией фронта, земля не чужая. Но прощался Каращенко здесь, так как путь его отсюда долгий и далекий.
Теперь надо снова забыть, что ты Каращенко Мокий Демьянович. Тебя нет. Даже в большом доме на Литейном твое имя никто не произнесет вслух. Ты, в сущности, раздвоился. В распоряжение абвера вернется
ПОГРАНИЧНИК
Проверка идет уже чуть ли не месяц. Фиш и другие начальники заставляли Каращенко повторять отчет устно и письменно, переспрашивали и уточняли, — все искали противоречия.
Особенно донимал гауптман Михель — тощий, как жердь, с холеным лицом, закоренелый соперник Фиша. Фиш верит своему агенту, следовательно, Михель не пожалеет сил, чтобы его очернить.
А сколько было выпито у Алевтины! У нее на плите—> самогонный аппарат, кап-кап — набирается в бутыль хлебное вино. Благодари, пей, делай вид, что пьешь в охотку, что тебе весело. Еще бы, вернулся, обманул большевиков!
Как-то раз Спасов ушел, оставив Давыдова наедине с Алевтиной. Она придвинулась:
— Немцы-то под Курском драпают. Ты в курсе? Скоро им и тут дадут прикурить.
— Едва ли…
— У меня мозги разламываются. Может, пока не поздно, сбежать отсюда? Летом и в шалаше можно кое-как… Может, к партизанам прибьюсь. Да ведь одной-то боязно! С тобой бы я с великим удовольствием.
— Ерунда! Глупая паника! Я сам был на той стороне и врать тебе не стану. Имей в виду — красным против вермахта не выстоять.
Можно ли отвечать иначе? Фиш завтра же вызовет Алевтину и спросит, о чем беседовали. Ушей и глаз тут много. И сапожник, с которым познакомил Спасов, наверняка из числа осведомителей. Уж очень настырно, выведывал, как обстоят дела на советской стороне.
— Верно, что готовят удар?
— На то и армия, чтобы воевать. Само собой — надеются.
— Силенок-то поднакопили, чай?
— У немцев больше…
От сапожника, от Алевтины, от прочей мелкоты отбиваться не впервой. Приемы у них наивные, рассчитанные на простачка. Но ежедневные расспросы — то в кабинете начальников, то за самогоном — выматывают нервы. Поспишь часа два после ночной попойки — будят, зовут к Михелю.
— Послушайте, Давыдов! Вы пишете, что получили на станции сухой паек. Что за паек у них, любопытно?
— Я все написал, господин гауптман. Американская свиная тушенка и пшенная каша. Карий глаз, как говорят солдаты.
— Карий глаз? Забавно!
— Так точно, господин гауптман. Надоела она им до чертиков, пшенка.
Продержит часок, потом милостиво разрешает доспать. Просыпаешься — и встречаешь взгляд Спасова. И тут, в своей комнате, проверка. Любит Спасов сообщать с безразличным видом новости: Михель и Фиш чем-то недовольны, ругали Давыдова.
— За что же?
— Не знаю. Я не дослушал. Они в коридоре разговаривали, потом заперлись…
Провокация, конечно. Еще одно испытание для нервов. Авось не выдержит! Спасов в поте лица зарабатывает награду. Но и Спасов — противник давно известный. Вот последняя его новость посерьезнее…
— Сказывали мне, — говорит Спасов, щуря зеленоватые, чуть раскосые глаза, — послали одного гаврика… По твоим следам, понял? Так что, если напутал чего, пропала твоя голова, заказывай панихиду!
Хохотнув, он проводит рукой по дряблой шее.