Чекисты [Сборник]
Шрифт:
— Гоняться за мной стоит, — обиделся Федор. — Думаешь, я всю жизнь на «барахолке» мыкался? Бывали и другие дела.
— Что было, то прошло. Теперь уж тебе по крупной не играть, Федя.
— Э, много ты знаешь! Сказал бы я тебе…
— Скажи. — Павел отогнул воротник так, что стало видно все его лицо с крупным лбом и светлыми глазами. — А то, хочешь, я тебе скажу? Начистоту? Ведь я понял, что сбежал ты не зря. Даже думал — уж не от меня ли сбежал? Может быть, тебе и влетела в голову такая блажь? А я, если хочешь знать,
Федор нагнул голову, морщины, усиленные тенью, точно клещами охватили его рот с тонкими сжатыми губами. Сказал тихо:
— Вон ты каков, мальчик. Отчаянный, а?
Электричка замедлила ход, встала. Вошли какие-то трое мужиков, по виду и снаряжению — охотники. Федор прикрыл глаза, будто задремал. Не открывал их, пока не приехали в Песочную и Павел легонько толкнул его: «Пойдем…»
…Уже давно заснула хозяйка, спал и виновник торжества, ее сынишка, прижимая во сне подарки «дядечек»— книгу и шарф, а «дядечки» все еще сидели за столом. У Павла глаза слипались, он прилег головой на локоть.
— Ты не спи, — теребил его Федор. — Разговор еще не кончен. Слушай, пока я говорю. В другой раз таких слов не услышишь. Если заваруха начнется, пойми: таким, как мы с тобой, дела хватит. Знаешь, как я одному пареньку говорил? «Будем мы с тобой или стоять очень высоко или лежать очень глубоко». Понял? Как начнется, мы…
— Э, дожидайся той заварухи, — Павел лениво потыкал вилкой в квашеную капусту, налил водки себе и
Федору. — Выпей-ка лучше, Федя. Кто решится начинать заваруху, ну кто?
— Найдутся люди. Не веришь? Я готов начать.
— Что ты готов — верю. Но, Федя, что можешь сделать ты один? Или даже два человека? Ерунда это все. Умный мужик, а плетешь ерунду.
Федор, перегнувшись через стол, зашептал, обнажая испорченные зубы:
— Не я дурак, а ты. Я не один, я жду, понимаешь? С той стороны жду человека. Недаром же там был.
— Был да сплыл. Там давно забыли про тебя.
— Нет, не забыли! Там спят и во сне видят, как бы коммунистам шею свернуть. Ненавистью захлебываются…
Павел поднял глаза, смотрел почти трезво.
— Во мне ненависти тоже хватит, — произнес он медленно. — Но насчет твоих планов, извини, — сомневаюсь.
Но Федор уже с упоением загибал пальцы:
— В первую очередь — коммунистов, потом тех, кто работает в Советах, всю милицию, энкаведешников, с семьями ихними, со щенками — всех в расход!
— Ребятишек-то зачем? — морщась, спросил Павел.
— Так они же с пеленок этим воздухом дышат, воспитываются в ихнем «социялистическом» духе, — Федор с издевкой, коверкая, произнес это слово. — Их за ноги и об стену! Тут, Пашка, надо твердым быть, ничего не бояться.
Угомонились они поздно. Ночью Федору послышались чьи-то шаги во дворе. Павел бесшумно открыл дверь,
— Что ищешь, падла?
Павел обернулся, секунду молчал, потом сказал:
— Рехнулся, Федя? Опусти ножик-то… Спички ищу, балда. — Он пошарил по полу, поднял коробок, закурил. Со вкусом причмокнул, протянул пачку сигарет: — На вот, дыми. Эх и нервы у тебя!
— С кем во дворе говорил? — помолчав, спросил Федор.
— Не во дворе. По улице пьяные шатаются, дом потеряли.
— Это давешние, что в электричке ехали?
— Стану я их спросонок разглядывать. Послал подальше… А ты что — опять дрожишь?
Федор сердито засопел, лег. Напряжение спало, в голове слегка мутилось от водки. Засыпая, подумал, что у Павла ведь есть зажигалка… Что же он искал? Деньги?
Утром Федор успокоился: Павел, полуодетый, сидя на койке, заправлял свою зажигалку бензином.
6
“Тип он, в общем-то, полуграмотный, вряд ли мог стать резидентом. Впрочем, «та сторона» ничем не брезгует. А так как будучи в Германии, он «отдыхал» у знакомого офицера на загородной вилле, где помещалась шпионская школа, то намеки его следовало проверить. Для этого случайных встреч было недостаточно; поэтому и комната в Песочной была нами подобрана для Павла Николаевича как временное жилье…
(Из рассказа Ивана Сергеевича)
Ближе к весне хозяйка сдала комнату дачникам. Павел «опять остался без крыши над головой». И Федор, наконец-то, показал ему свою времянку, даже пустил — к себе жить. Надежда Волошина сказала мужу: «Еще какой-то оборванец появился. Сева, давай прогоним их, ей-богу, душа у меня неспокойная. Мне только Милку жаль». Всеволод ответил: «Жалеешь, а предлагаешь гнать. Пускай уж живут, не обращай внимания».
Как и прежде, к Федору частенько захаживал сосед Кожемякин. Павел, присмотревшись к нему, заметил: «Где ты, Федя, уж чересчур осторожен, а где — хлопаешь. Зачем он к тебе вяжется, этот Кожемякин? Трус, шипит себе потихоньку, только мешает нам свободно поговорить. Гнал бы ты его». Федор сказал, что ему и самому надоел Кожемякин, а что трус — это верно; не так давно ему здорово хвост накрутили; в своем институте кого-то продвинул помимо конкурсных экзаменов, что взятку брал — не доказано, однако из института поперли. Устроился по старой специальности и боится, чтобы на новой работе эта история не стала известна.