Человечье мясо
Шрифт:
– Спасибо, - промямлил он, - давно в партии? Прекрасная молодая женщина остановившимися глазами смотрела на врага, вцепившегося ей в руку.
– Очень, - прошептала она и вскочила.
– Хорошо, - заявил он, - жить на советской земле: каждый прохожий тебе друг. Ну-ка подсоби. Вот. Порядок. Упирайся коленкой. Вот. Ну как? Порядок. Поехали.
Она сидела на крупе кобылы, обхватив руками брюхо врага в красных штанах.
– Как звать-то?
– спросил враг, когда они проезжали мимо Дома правительства.
– Кого?
– не поняла она.
– Тебя,
– начал допрос он.
– Меня?
– Тебя.
– Маша, - сказала Марианна.
Подозрительно оглядевшись по сторонам, он проворчал что-то и завернул к подъезду Министерства государственной безопасности.
– Приехали, - сказал враг в красных штанах.
– Дома, как говорят, и стены лечат. Слезай.
– Давайте еще покатаемся, - робко попросила Марианна, - я очень люблю кататься верхом. Еще немножко.
– Будет, - сказал он.
– Слазь. Делом надо заниматься.
– До свиданья, - дрожащим голосом сказала она, тая робкую надежду.
– Чего?
– не понял он.
– Давай, проходи.
– Хорошо, - прошептала Марианна и, последний раз взглянув на сверкающее утренней чистотой небо, в последний раз вздохнув чистый воздух свободы, рыдая, переступила порог Министерства государственной безопасности.
* 17 - статья уголовного кодекса.
Глава XXII
Дом, из которого вывалился поросенок, сыгравший такую громадную роль в развитии нашего сюжета, был осажден, оцеплен, обыскан и заховавшийся в нем некий писатель схвачен и доставлен в Министерство государственной безопасности. В момент, когда его накрыли, он валялся в постели, прикинувшись, будто собирается подыхать якобы от какой-то уличной драки, и хавал сало сверху намазанное маслом.
– Ох, - простонал враг в красных штанах, наваливаясь на плечо Марианны.
– Вес кости разламываются.
И они с превеликим трудом прошли из рабочего кабинета приятеля-следователя в комнату, где приятель-следователь имел обыкновение приготавливать свой организм к встречам со своими подследственными.
– Ничего особенного, - подумала Марианна.
– Обыкновенная комната для спортивных упражнений. Трапеция, турник, гири, козел.
– Ох, - простонал враг в красных штанах и опустился на клеенчатую кушетку.
– Сидай, - предложил он Марианне, указав на место рядом с собой.
Дверь из кабинета распахнулась и в гимнастическую комнату влетел приятель-следователь. Он схватил гирю, несколько раз быстро поднял се, потом бросился к турнику, подтянулся, перешагнул через козла, торопливо проглотил несколько глотков воды и, засучивая на ходу рукава, выскочил из комнаты.
– Ну вот, - прошамкал враг в красных штанах и, сложив ладошки, зажал их между колеи, качнулся взад и вперед, уголком глаза посматривая на прекрасную женщину.
– Да, - сказала Марианна и со вздохом устремила глаза на окно, представлявшее собой застекленную раму-решетку.
– Да, - сказал враг в красных штанах и покосился уголком глаз на прекрасную женщину.
– Да, - сказала Марианна и внимательно осмотрела потолок.
– Фартовая ты баба, - ухмыльнувшись, заявил враг в красных
– Он достал из кармана яблоко, обтер его о колено и сунул ей в руку.
– Жуй, - подмигнул он и хихикнул.
Вдруг из кабинета вылетел рассыпчатый взвизг и Марианна, задрожав, шарахнулась к выходной двери.
– Чего прыгаешь?
– спросил враг в красных штанах, - так их фашистов, мало они нас передушили!
– Да, - сказала Марианна, доставая из-под шкафа закатившееся яблоко.
– Знаешь, кого там тискают?
– спросил он, поведя челюстью в сторону кабинета приятеля.
– Не... я не знаю...
– пробормотала Марианна.
Враг в красных штанах снова подмигнул и хихикнул. Он сидел, расставив ноги, и заклеивал плохо склеивающуюся цигарку.
– Попался, голубок, - медленно проговорил он, обращаясь скорее к самому себе, к заветным своим думкам.
– Сорок два дня...
– и, неожиданно подняв глаза от цигарки, сказал оцепенело глядя на Марианну: - И сорок две ночи. Наяву и во сне - видел: стоит он и уже мертвый.
– Враг в красных штанах вздрогнул и тряхнул головой.
– Чего молчишь?
Он опять зацепенел. Голос его был глух, он говорил, погрузившись в глубокий колодец воспоминаний.
– Говорил, нахрапом не возьмешь. Еще как дачу спалили. Не наваливайтесь скопом. Уйдут. Ушли. Сорок два дня и сорок две ночи. Ждал. Верил. Любил. Вот оно: пришло. Теплый. Потрогать бы. Э-эх.
Вдруг из глубины его послышался скрип, он вынырнул из колодца и с бульканьем расхохотался:
– Ха-ха-ха!.. Иди сюда к моему празднику! Дай маленько. Не бойсь: ты своя, не укушу. Дай щекотну-то. Праздник-то, праздник-то какой вышел!
– Он поднялся на задние лапы и, пошатываясь, пошел на нее. Он схватил ее передними лапами и задышал ей в лицо. Из глаз ее медленно выкатились две обжигающие слезы. Раскрыв челюсти, он - дышал.
Из кабинета выскочил, подпрыгивая, вопль и ударился в задребезжавшие стекла. Она отшатнулась, и он, потеряв равновесие, опустился на передние лапы.
– Аркадий!..
– пошевелились ее губы, - муж мой...
– Ложись!
– прорычал он.
– Я убью себя, - тихо сказала она.
– Если вы подойдете ко мне.
В это мгновение распахнулась дверь кабинета, следователь-приятель бросился к гирям, и она увидела жирную розовую ляжку и круглую голову с вывалившимся языком.
– Ермилов!
– тихо воскликнула она и шагнула к нему. Дорогу ей пересек следователь-приятель, он выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь.
– Убьешь?!
– заревел враг в красных штанах, - я те убью.
– Что?
– не оборачиваясь к нему, спросила она.
– Что? А-а-а!.. Ну, не надо сердиться. У-у-у, какой сердитый! Разве можно так разговаривать с женщиной? Так вы никогда не понравитесь женщине!
4 сентября 1950 г.
– 12 апреля 1951 г.*
* Имеется расхождение между датой, которой помечено окончание работы над рукописью (12 апреля 1951 года), и датой, упомянутой А. Белинковым на допросе у следователя (14 апреля 1951 года).