Человечье мясо
Шрифт:
– Нет, - сказал он, - надо действовать решительно, а то в этой действительности, с еще не изжитыми до конца отрыжками проклятого буржуазного прошлого и совсем недавнего капиталистического, и вовсе околеешь. Сказав это, он прогрыз в туловище лежавшего над ним не то банщика, не то милиционера круглое отверстие, просунул в него голову и увидел сверкающее сияние родной столицы, воли, советской действительности и на глазах его проступили слезы.
– Братцы!
– вскричал он, - что же мы делаем, ведь своих же свои же хаваем, как в 37-м незабываемом году! Да ведь так нас, самых советских-то,
Глава XIII
Она высвободила руки из-под одеяла, закинула их за голову и, упираясь ступнями в спинку кровати, потянулась, выгибая спину и певуче зевая. Потом раскрыла глаза и удивленно огляделась по сторонам. Длинные клинки солнца дрожали, воткнувшись в желтый пол. Не дыша лежала она, низко запрокинув голову с прищуренными веками, слегка касаясь груди кончиками прохладных влажных пальцев. Она сбросила одеяло и, не попав одной ногой в заячью туфлю, подбежала к сияющему окну и распахнула его. Потом надела туфлю, выправив пальцем смятый задник, зевнула, подобрала на затылке легкие волосы, набросила на плечи халат и вышла из комнаты.
Начинался необъятный и скучный день. Она знала, что он будет тянуться, медленно разматываясь и цепляясь за уборку квартиры, за журнал "Октябрь", с прозой, похожей на серое тягучее вязанье, и стихами, похожими на запыленные стекла, за хождение в гастроном, за штопку чулок, зевание у окна, вытаскивание из ящика какой-то газеты, ворчание в радиоприемнике, из которого можно извлечь лишь сельскохозяйственную передачу, объявления о найме рабочей силы и беседу в помощь изучающим историю ВКП(б), за драку ребятишек на дворе, за возвращение с работы мужа, за длинную и нудную кишку дворника, брошенную на мостовую и источающую с кашлем мутную перекрученную, как кнут, струю.
Зевая, она водила по спинке дивана влажной тряпкой; потом медленно и долго, разбрызгивая воду, умывалась; потом сидела перед зеркалом, лениво перебирая волосы; потом она разбила яйца и уронила в сковородку скорлупу, попыталась извлечь се длинным лакированным ногтем, но скорлупа раскрошилась, и она, вытащив крупные осколки, махнула рукой на остальные; лежа на диване, она читала журнал "Октябрь", глаза ее скользнули по строчкам прозы, похожей на серое, скучное вязанье, и стихов, похожих на запыленные стекла; она долго распутывала нитки, клубок, выскользнув из рук, закатился под буфет, она доставала его линейкой, потом веником, потом щеткой; нитки зацепились за ножку буфета; стоя на корточках, она распутывала нитки... День был длинный, запущенный, запутанный, ненужный и не имеющий решения.
В деревне под Москвой у матери жил поросенок. Каждое воскресенье муж заправлял свою трехтонку и ездил проведывать поросенка. Возвращался он вечером и, шумно умываясь, кричал жене:
– 400 граммов прибавил! Ты знаешь, как я пришел к нему, он как хрюкнет! Заколем ко дню Сталинской конституции, вот увидишь, сало будет на большой!
После окончания какого-то института она поехала в деревню и под утро, оглушенная горьким самогонным
Жизнь ее в Москве медленно разматывалась и цеплялась за уборку квартиры, завтраки, тягучее чтение журнала "Октябрь", штопку чулок, за хождение в гастроном, зевание у окна, вытаскивание из ящика какой-то газеты. Петли дней связывались в сонный, обматывавший ее шарф бытия, и грозные раскаты всемирной истории не будили ее громом и молниями.
– Жена, - кричал муж, хлопая намыленными ладонями по оттопыренным ушам, - собирайся, завтра покатим Розьку глядеть. Ты знаешь чего? Пойдем свинушке сегодня красную ленту покупать? А?
– Ладно, - сказал она, зевнув, - иди, суп простынет. После обеда он надел новые сапоги, отогнул белые манжеты голенищ, осмотрел задник сапога, повернув голову через плечо, и они вышли из подъезда.
– Ты взяла торбу?
– спросил муж, - Надо бы припасть пшена, а то скоро [зачеркнуто: наверное] перестанут давать.
И в это мгновенье раздался крик, метнулись длинные тени и у ног их завертелось что-то голое, покрытое розетками мыльной пены.
Автомобиль, рванув тормоза, остановился, упершись колесом в тело.
– Зарезал! Зарезал!
– закричал кто-то.
Она дернула мужа за рукав и протискалась к вытащенному за ноги человеку. Он сидел на мостовой, лязгая зубами и озираясь.
– Ну, как? Ничего?
– сочувственно спросил кто-то. Она нагнулась к пострадавшему и, больше успокаивая его, чем определяя истинное положение вещей, мягко сказала:
– Ничего, в мякоть попал. Пройдет.
– Вы вот что, - сказал высокий мужчина с седыми волосами и розовым лицом пропойцы, - окажите здесь первую помощь товарищу лауреату Сталинской премии, редактору "Литературной газеты", замечательному нашему критику Ермилову, а мы бежим дальше догонять. Некогда.
Они с криком и гиканьем бросились дальше, а голое тело, оказавшееся Владимиром Владимировичем Ермиловым, экс-редактором и лауреатом, было сдано под присмотр, за его едва не раздавленным колесом здоровьем, молодой женщине, покрасневшей от удовольствия быть полезной русской литературе в лице ее замечательного представителя В. В. Ермилова. Услышав вдали дремучий рев погони, Владимир Владимирович Ермилов вскочил на ноги и воскликнул:
– Бежим! Дорога каждая минута!
Глава XIV
Меня усадили на диван и дали на первый случай полотенце препоясать чресла.
Супруги шумно толкались по квартире, хлопоча о горячей воде и одежде.
– Интересно узнать, - спросил муж, пронося через столовую гремящее цинковое корыто, - а какое жалование платят писателям за работу?
Меня трясла лихорадка, и я попросил воды. Супруги хлопотали на кухне. Я слышал плеск воды, шум отодвигаемых стульев и звон посуды.
– Товарищ Ермилов, - позвала меня милая молодая женщина, пожалуйста, - и, пропустив меня в кухню, затворила за собой дверь.
Я сидел в корыте и задумчиво размешивал пальцем воду. Клубящиеся обрывки мыслей проносились в моей голове, и я не в состоянии был сосредоточиться на происшедшем.