Человеческое, слишком человеческое
Шрифт:
Токио-3 не спал. Он просто никогда не спал — тут были вымершие пассажи, целые арки и модули, где даже в час пик не встретишь ни единого человека, но всегда находились места, где люди толпами крутились круглые сутки. Я как-то гнал Еву через заброшенную многоэтажку, где висели календари аж за двенадцатый год, где мебель трещала от прикосновений, где каждый шаг и выдох отзывались клубами пыли. А ликвидировал я его на парковке, в густой толпе старьевщиков, на блошином рынке минус второго уровня.
«Интересно, будь этот Евангелион поумнее, что бы он подумал о своем смертном пути?».
О, он был умен, он даже взял заложника,
— Синдзи, до пункта назначения двести метров.
— Спасибо, — машинально буркнул я виртуальному интеллекту машины и осмотрелся.
Ховеркар выруливал к забегаловке «Трое». Я немного слышал о кабаке, но никогда тут не бывал — ни по работе, ни просто так. Машина нашла свободное место на парковке и лихо ухнула вниз, так что некоторую часть пива мне пришлось сглотнуть повторно. Кривясь от кислятины во рту, я вылез под вялые струи жгучей гадости и повертел головой: негустая клиентура тут в это время: четыре машины всего, и среди них — ховер капитана. Мощный агрегат с форсированным реактором и тремя вертикальными ускорителями. Зачем этот болид нужен Кацураги — ума не приложу, она давно не гоняется лично за Евами, заросла уже бумажками и телеэфирами по самые уши, а ведь нет — все равно тянет красотку на мощные тачки.
Вход встретил меня тугим встречным потоком с легким привкусом химии — кислоту тут с гостей не только сдували, но еще и нейтрализовали какой-то взвесью. Влажную уже маску я стянул с особым наслаждением — люблю, когда на смену горечи дождя приходит смрад забегаловки. Когда масло, когда рыба, когда вся эта вкусная синтетическая гадость бьет в ноздри и сразу хочется жрать в любом настроении — разве только печенка уже совсем шалит или понижал градус накануне.
В «Троих» в этом смысле все было правильно — то есть пахло сильно и пахло едой, несмотря на позднее время. На вид забегаловке было лет пять-семь, не меньше: как раз года эдак с пятнадцатого в моду вошли тяжелые столешницы с якобы кирпичными основаниями. А вот любовь к рожковым осветителям появилась чуть раньше, я еще тогда только академию заканчивал. В целом, было тут мрачновато, неоново и уютно. «Надо бы взять кабачок на заметку», — решил я, изучая зал. Капитан обнаружилась без всяких проблем — эффектная женщина выставила длинные ноги в проход между столиками и запрокинула голову, выдыхая в потолок струйку дыма. «Не по форме», — отметил я и направился к ней. На Кацураги просматривалась серая в полоску тройка, ворот рубашки небрежно распущен пуговиц эдак на пять. Влажный плащ имелся тут же — на вешалке.
— Мода на черные бюстгальтеры, капитан?
Кацураги с прищуром изучила мою внешность, не нашла там ничего особенного, — видимо, совесть искала, — и воткнула сигарету в пепельницу.
— А как же. Кстати, можешь уже садиться, остряк.
«Вот черт, один — один», — подумал я и опустился напротив начальницы.
Подошел официант и с поклоном опустил на стол меню.
— Тоник и бифштекс, — сказал я, не заглядывая в потертую тонкую книжицу.
— Правильно, закусишь выжратое пиво, — одобрительно сказала Кацураги,
— Трезв и невинен, как преподобный Мерсер, — отрезал я. — Выкладывайте.
Капитан улыбнулась уголком рта:
— Ну что ж, раз так, то лови.
По столешнице ко мне скользнул кожаный прямоугольник, и мне даже не потребовалось его разглядывать, чтобы понять, что это. Уж свой жетон я узнаю.
— Умильно рыдаю, капитан. Это что — все? Я снова в строю?
— Мне нужно еще и извиниться? — Кацураги приподняла бровь и, наклоняясь вперед, уперла локти в столешницу. — Или тебе приказ зачитать?
Дождь скорее пропустит три дня подряд, чем Мисато Кацураги обойдется без издевки, произнесенной тяжелым тоном. Я примирительно поднял руки, так что тарелку с синтезированным мясом мне подсунули как раз вовремя. А еще слева нарисовался шипящий бокал, и это было прямо-таки замечательно.
— Ни боже мой, капитан, — рассудительно сказал я, втыкая вилку в бифштекс. — Просто, видите ли, интересуюсь, с чего такая честь… А вы мне сразу — значок, полномочия. Как насчет оружия, кстати?
Пока я с полным ртом поднимал глаза, Кацураги уже молча извлекла из сумки тяжелый пакет и положила посреди стола. «Все, я растаял. Моя ты деточка». Даже по контурам закутанного в целлофан пистолета я узнал свою машинку — P.K.D. 2019 Special. Коль скоро офицерам управления блэйд раннеров позволялось модифицировать табельное оружие, я в свое время оторвался на всю катушку. Два жалования извел, прежде чем успокоился. Хотя нет, кажется, еще премия была — на нее я лазерный блок улучшил. И, признаться, расставаться с этой пушкой было очень тяжело, даже памятуя, что благодаря ей я из ликвидатора превратился в убийцу.
— Вот так, — удовлетворенно произнесла Кацураги, откидываясь на спинку стула. — Теперь ты уж точно восстановлен в звании, старлей.
Я задумчиво пожевал, глядя на черный целлофан. Да, вот теперь можно окончательно поверить. И начать бояться и сомневаться — все как всегда. Как месяц назад.
— Уже понял. И насколько же они круты?
— Очень круты, Икари. Во всех смыслах. И один из этих смыслов мне особенно не нравится.
Подняв бокал, я качнул им, дескать, «ваше здоровье», и поощрительно кивнул.
— Они теоретически способны пройти тест Войта-Кампфа.
Я поперхнулся тоником.
— Чего? — просипел я сквозь кашель. — Как это?
— Так это, — сказала Кацураги, мрачнея лицом. — Мозг поколения «ноль-ноль» имеет контур типа «Нексус-6». А это значит…
— А это значит, что мы вплотную подошли к эмуляции эмоций, — подхватил я, глядя, как женщина кивает и лезет в пачку за новой сигаретой. — Капитан, дайте закурить.
— Держи. Да. От симуляции к эмуляции.
— Эмпатическое самообучение, значит. И в каких пределах?
В легких сразу все приятно нагрелось, а горлом задвигался полузабытый уже грубый напильник, и между нами повис дым, слишком густой в этой и без того почти коллоидной атмосфере. А еще тут висело что-то еще, и еще я впервые обратил внимание на музыку — играл, без сомнения, кто-то известный, какой-то блюзмен, но кто именно — на ум не приходило.
— В очень широких. Теоретически, они не способны накапливать большое количество эмоций, рано или поздно этот контур будет перегружен, и их развитие затормозится.