Человеческое, слишком человеческое
Шрифт:
— Занятно.
— Куда уж больше.
Мы лениво перебрасывались фразами, глядя друг на друга. Мне почему-то казалось, что капитану приятно меня видеть, и еще — мне тоже казалось, что я рад ей. Так все сложно, что аж тепло на душе. Вот выкинуть бы из мозгов этот «Нексус-6», и можно пить до утра, разговаривая о прошлом, сплетничая об управлении…
— Икари, ты хоть понимаешь, насколько все серьезно?
— Понимаю.
— Если мы не сможем точно отличать человека от Евангелиона…
Я в один глоток выхлебал тоник и махнул рукой, подзывая официанта.
— Да,
Кацураги буркнула «виски» подошедшему официанту, я уважительно крякнул и показал, что мне того же. Проводив его взглядом, капитан изучила докуренную сигарету.
— Нет, старлей, — сказала женщина, ожесточенно давя бычок. — Слыхал, как они устроили расправу над специалами?
— Нет. И не хочу слышать. Мерзость.
— Именно что мерзость.
— Жаль, их суд не признает вне закона.
— Может, после поджога клиники и признает, — жестко сказала Кацураги. — Эти сволочи взяли ответственность на себя.
— Пусть горят в аду. Уничтожать «еваподобных» — это ублюдство. Как есть. И уж тем более теперь, когда синтетиков научили еще и эмоции изображать…
«Черт, да что ж меня так, а? Расчувствовался? А что если она тебя проверяет? Увидит, что ты распустил нюни, и все — прощай значок».
— Погоди. Факт эмуляции эмоций пока существует только на бумаге.
Я вылез из своих параноидальных сомнений и недоумевающе посмотрел на капитана.
— Не понял. То есть как это?
— Молча. Мы еще не прогоняли «ноль-ноль» по ВК-тесту.
— Но… Как тогда?..
Кацураги нехорошо ухмыльнулась:
— Ева запаниковал.
— Чего?!
— Представь себе. Оперативник вышел на след подозреваемого, потребовал пройти Войта-Кампфа на месте. Он успел задать уже три вопроса, но Евангелион прервал его и попытался сбежать.
«Ага, это уже понятнее. Отказ от прохождения теста — это такое самоубийство. Грязное и быстрое».
— Тут его и грохнули, — кивнул я. — Но причем тут паника?
— А вот это самое интересное, Икари, — Кацураги не кривясь отхлебнула виски и посмотрела мне прямо в глаза. — Дело в том, что по первым трем вопросам Евангелион выглядел человеком.
«Ох ты ж…»
— Даже не специалом?
— Даже не специалом, старлей.
Озвучивая свои последующие размышления, я, кажется, выругался. Мысли оперативника, расслабленного месяцем безумного поглощения пива, регулярно нарушали строй и порывались сбежать в самоволку. Только допивая свой виски, я сообразил, при каких обстоятельствах я возвращаюсь на работу. Каждый штык на счету у блэйд раннеров, которым теперь придется стать еще менее популярными — еще шире круг подозреваемых, еще более частые оскорбительные подозрения: «а не Ева ли ты?»… Да, определенно мир рушился.
И каждый раз, когда рушится мир, обязательно найдется кабак, где пьяный начальник с пьяным подчиненным ведут проникновенно-философские беседы о том, как страшно жить. О том, кто виноват. И никогда — о том, что делать.
— Вот зачем солдат и слуг
— Побочный эффект развития.
— И почему не вшить им ограничителей? Ну, помимо возраста, вы понимаете.
— Понимаю, старлей. Не знаю. Слышал бы ты этих корпоративных деятелей…
— А все колонизация эта — новые условия, быстрая адаптация, помочь человеку… Хрена с два — помочь! Скорее уж — заменить…
— В задницу колонизацию. Я хочу, чтобы на эти деньги чинили атмосферу Земли.
— Точно, кэп! За голубое небо!
— Икари, да, черт побери! Официант!
В воздухе тугим комком висел табачный дым, в полутемном кабачке остались только двое. Из невидимых динамиков лился неторопливый блюз, а мы, почти касаясь лбами, до хрипоты соглашались друг с другом, кляня мир, в котором все меньше места воздуху, Земле, нормальным рабочим отношениям…
В котором все меньше места людям.
Глава 2
Мир потихоньку возвращался на место. Я разлепил веки и с интересом всмотрелся в свой потолок — безраздельно мой, родной и близкий. В смысле, невысокий. Забавно, как оно бывает: я не плевал, не метал окурки в эту серо-зеленую поверхность, не красил ее сам — а все равно четко знаю, что это потолок моей квартиры, что под ним — жизненное пространство Синдзи Икари и, собственно, — бесчувственное тело этого самого Синдзи Икари. Которое сейчас попытается встать и выяснить, наконец, главную причину этих философских излияний.
«Болит у меня, блин, голова или нет?»
С набега разобраться не удалось, пришлось привстать. Я с интересом прислушался к образовавшимся ощущениям и выявил сразу несколько ключевых, которые и обусловили мой маршрут: кухня — вода! — туалет. Телик.
Последнее — чтобы создать иллюзию, что жизнь… Что жизнь — она таки есть. Благо, голова вроде не против. Пока ведущие утреннего шоу выясняли, почему разбежалась какая-то очередная пара звездочек, я успел окончательно прийти в норму, и организм даже милостиво разрешил мне позавтракать. Попутно я вспомнил, что меня забросила домой Кацураги, что я вроде даже не приставал к ней (впрочем, раз целы зубы — это и так очевидно), и что я снова в строю. Гипнотизируя рычащую микроволновку, я ухмыльнулся: день начался, а на работу мне не надо. Стоило, конечно, разобраться со своим заданием, которое я получил уже будучи изрядно вдрабадан, но это можно смело отложить. Вряд ли в офисе «Ньюронетикс» меня будут ждать раньше часа-двух дня.
«А если и будут — то пусть погрызут себе нервы. Мне меньше работы».
Оставив укоризненно глядящую на меня гору пустого стекла, я вернулся с разогретой коробкой в комнату, там и рухнул в разворошенную кровать. «Где же он, а?» Пошарив под подушкой, я нашел теннисный мячик и принялся бросать его в экран, одновременно поглощая пахнущую кашей смесь.
— …Но ведь были и недовольные, — сказала Мана.
«Милашка. Ради этой мордочки стоит терпеть поток утреннего маразма».
— Да, милая, еще бы! Когда появились Евы, шахтерам и проституткам пришлось идти переучиваться!..