Человеческое, слишком человеческое

Дормиенс Сергей Анатольевич

«Партнершу по опытам…»

— Ты их уничтожишь.

— Каким образом?

— Идем.

Лифт появился прямо из пола — прозрачная колба с голографическим интерфейсом. Это очень вовремя, а то я уже даже забыл, как удивляться.

— Хорошо. Что с «Чистотой»? Их тоже нужно устранить?

Мы стали в колбу, еле заметная дверь скользнула на место, и лифт провалился вниз.

— Нет. Их уже уничтожили блэйд раннеры.

«Уже?» Вот мы и подошли к забавному вопросу. Люблю я его.

— Сколько… Меня не было?

— Семнадцать дней.

Если мне не изменяет

память, то по времени Рей я знал меньше.

— Понятно. Что со мной сделали?

— Полный реморфинг сердца. Усиление нервных контуров, имплантация управляющего интерфейса.

Я вскинул голову:

— Управление? Мной?

— Нет. Управлять будешь ты.

Лифт опустился в зал, и я невольно закрыл глаза: тут было ослепительно. Белый пол, интенсивный белый свет, глянцевые белые же стены. И тусклое пятно — профессор Акаги. Моя подельница в убийстве Майи Ибуки.

— Добрый день, — сказала женщина. — Ну что, будим их?

Отец кивнул, а я просто осматривался: все скажут, когда надо будет.

Акаги подошла к стене, оттуда каскадом выплеснуло голографические пульты, и женщина заметалась пальцами по вспыхивающим кнопкам — и это, признаться, выглядело эффектно. По крайней мере, объясняло, как она успевает конструировать прошивки и печататься в научных вестниках. Ну, и базы возглавлять. Хотя с базами — это вопрос не скорости, а совести.

Часть стен поляризовалась, открывая вид на баки, наполненные LCL. Раз, два… Девять баков, каждый полтора стандартных примерно. А внутри…

— «Серия».

Я оглянулся на отца, потом снова посмотрел в ближайший ко мне бак. Внутри оранжевой жидкости плавало огромное человеческое тело — не меньше двух с половиной метров. Мускулатура мужская, очень мощная такая мускулатура, а гениталий нет. А еще — нет лица: просто сглаженный выпуклый овал с дырочками носа, но безо рта и глаз.

«Параграф пятый Международного уложения СКЕ, — вспомнил я. — Тератоморфирование Евангелионов запрещено».

— А еще у них нет личностей, Синдзи, — сказала Акаги. — Упрощенная прошивка.

— Упрощенная? Тогда как…

— Просто разбуди его, — сообщил отец, подходя ближе. — Через твой имплантат ты наделяешь его частью сознания. Резервное копирование и мотивационный контроль.

— Но…

Макинами. Нагиса. Аянами. Даже те двое, первые «нули», которых я видел…

— Это не Евы, сын, не обманывай себя. Это «Серия». Пока есть ты — есть они.

— Дублирование органов, силовое протезирование… Короче говоря, только в одной грудной клетке — восемнадцать патентов.

Акаги. Гений по созданию монстров. Черт возьми, она ведь гордится этим, и, наверное, есть чем: сначала совершенный спутник, теперь — совершенный раб. Пока есть хозяин, есть раб. Офигенная мотивация.

— Разбуди его. Просто смотри на него, попытайся увидеть себя его глазами.

Я оглянулся, и Акаги с кривой улыбкой развела руками:

— Ну, да. Нет глаз, конечно. Да, сам подход — штамп, конечно, но такая программная последовательность заложена как инициальная.

«Серия». Ты у меня будешь номер один. Я почти прилип к стеклу — я сегодня послушный.

Раз уж лезть в опыты, так с головой, как Майя. Только эта тварь никогда не сможет на меня напасть. Ну же, давай! Вот такими бы создать всех Ев — послушными куклами, чтобы вы могли бетон — в крошку, а человек вас — мыслью в порошок! Чтобы каждый вдох и выдох Евы — защитить человека, чтобы никогда и не посмели — симпатизировать, любить, жертвовать собой. Броня не может жертвовать собой, так?

Вот и посмотрим, что ты такое!

В мозгу зашипело, и я вдруг понял, что поменялся местами с «Серией». Кровавая пелена отступала, я не понимал, где у меня глаза, но я видел. С хрустом выправлялся внутри разум — спокойный и простой, как устав. Первый пункт: хозяин.

Хранить. Повиноваться. Защищать.

Я моргнул и оказался на своем месте. В голове мокрым флагом полоскался мозг, от которого только что отщипнули кусочек. Титан за стеклом медленно оседал на пол, в баке спускали жидкость, а потом «Серия» встал и поднес руку к стеклу, поводил ладонью по нему, словно нащупывая меня.

— Есть, — сказала Акаги, и в этом голосе звякнул азарт.

Наркоманка.

— Следующий, сын.

Я пошевелил губами и поднес палец к носу: из ноздрей подтекала кровь. Вот уж не подумал бы, что в наш век за преданность так же принято платить кровью.

— Понял… Отец. Это будет «номер два».

Взрыв чужого разума, направленный взрыв — и будто выпрямляется сложенная конструкция.

Повиновение. Я сам по ту сторону стекла — маленький, беззащитный и всесильный.

К пятому баку меня подвели под руки, тампон из носа уже решили не вынимать.

В перерывах мне что-то рассказывали об их оружии, о том, что все готово — и какие-то запредельные коил-ганы, и комбо-мечи, и новое поколение специальной тканевой брони…

Глядя на девятую «Серию», я висел между отцом и профессором Акаги: ноги уже отказывали. «Что-то я много этим тварям отдаю. А впрочем — чего не сделаешь за беззаветную преданность, которой позавидует и собака?» Хотя я, конечно, все врал себе. Помимо момента полной «синхронизации» с чуждым разумом я ничего не ощущал — вообще ничего. Был, конечно, какой-то вялый интерес к причинам всего этого кровоточивого абсурда, но — не более.

Наверное, так рождается желание убивать. Просто так. Чтобы посмотреть, как в твоем кулаке что-то корчится — не суть важно, что именно. А важно — стиснуть кулак, отнимая жизнь. Но… Господа «Серии», мы ведь не звери? Я чувствовал, что все они согласны со мной.

Нет, что ты, Синдзи. Конечно, не звери.

Поэтому я придумал причину. Очень хорошую причину, чтобы отнимать жизни. Даже придумывать толком не надо. Как вам, ребята? Идем?

Идем, конечно, Синдзи.

*no signal*

Легкий ионный фрегат «Рудольф Штернблад». Защита: энергетическая — переменное АТ-поле, физическая — трехслойный комплекс (активная броня, композит, основное бронирование). Способность перемещаться у поверхности Земли — активна. Экипаж — десять человек. Вооружение — восьмимиллиметровый рельсовый ускоритель, три карбонных лазера…