Человечность
Шрифт:
Поезд простаивал на полустанках, пропуская тяжело нагруженные товарные эшелоны. На запад текли войска, техника, боеприпасы. Здесь, в глубоком тылу, остро ощущался напряженный пульс войны.
В небольшом местечке Крылов заглянул на привокзальный базар. Продавали мучные лепешки, картофельное пюре, молоко, яйца. У мешка с семечками бойко орудовала молодуха с прилипшей к губам подсолнечной шелухой. Мордастый мужик лет сорока держал под мышкой буханку хлеба.
— Почем хлеб? — спросила пожилая женщина.
— Двести семьдесят.
— Креста на
— Жрать не хочешь — не бери, — равнодушно ответил мужик.
«Этот проживет, — с ненавистью подумал Крылов. — Кому война, кому мать родная…»
В любом народе есть свой золотой людской фонд и своя накипь. Золотой фонд, определявший судьбы войны, непрерывно расходовался, а накипь сохранялась, скапливалась подальше от огня, прилипала к событиям и обстоятельствам, разъедала души других неустойчивых людей, создавала дополнительные трудности в войне.
Из Саратова поезд направился на юг. Крылову пришлось проститься с надеждой когда-нибудь найти свой полк. Как два года тому назад, он ехал к Сталинграду.
Невольно налетели воспоминания, взволновали, увлекли за собой. Перед ним, как живые, встали десантники-добровольцы. Он никого и ничего не забыл. Они сохранились в его памяти неизменными — такими, какими он их знал.
Остановка. Крылов узнал Иловлянскую. На миг ему показалось, что фронт и госпиталь лишь пригрезились ему. Сейчас раздастся голос младшего лейтенанта Курочкина, и появятся друзья его солдатской юности.
Но иллюзия остановившегося времени исчезла, хотя он действительно вернулся к исходному пункту, к станции Иловлянской. Бывает же такое! Поселок внизу выглядел точно так же, как в августе тысяча девятьсот сорок второго года: тогда он был серо-зеленым от засухи — теперь тот же облик ему придала осень. Крылов узнал и тропинку — по ней десантники спустились вниз, а потом они шли по улице, свернули в тот сад.
Крылов спрыгнул на землю, стал на тропинку. Тогда отсюда уходил навстречу своей судьбе десантный батальон — теперь здесь проездом задержалась группа людей, уже испытавших все, что возможно испытать на войне. Или еще не все? К чему это полное какой-то символики совпадение? С этого места он начинал свой фронтовой путь, свой первый круг, огромный, непомерный по своей тяжести — не одну тысячу километров! — и здесь закончил его, а теперь он снова стоял здесь и отсюда опять начинался путь в неизвестность. Или, может быть, начинался новый круг?
Крылову было грустно от встречи с прошлым. Вон там, на краю села, десантники ждали до вечера, и все тогда были вместе — Грачев, Ляликов, Седой, Саша. То светлое время ему не забыть. А вечером начался тот трагический марш, и ровно через сутки для Крылова наступили самые страшные в его жизни дни. Он сумел выбраться из мрака, бежать из плена, обрести утраченное «я». На том тяжком, долгом и волнующем пути для него открылся необъятный мир познания. Чего только он не пережил! Но это был почетный круг, и ради лучшего, что он тогда познал, он готов был повторить все
Каков будет следующий круг? Жизнь продолжалась, а дорогам не было конца.
В Сталинград приехали днем. Сталинград — это тоже прошлое. Развалины, развалины. Все застыло в торжественно-грозном величии. Крылов хорошо представлял себе, ч т о здесь было, хотя ему не довелось побывать здесь, его солдатская тропа отклонилась в иную сторону.
Он не спеша прошел по привокзальным улицам. Земля под ногами была перемешана с осколками. Здесь месяцами свирепствовали самые чудовищные разрушительные силы, а смерть ежедневно пожирала сотни и тысячи человеческих жизней. Теперь в городе звенела тишина — величественный памятник людям, стоявшим насмерть.
Потом поезд ехал на запад. Старт второго круга был стремителен: в считанные часы Крылов пересек пространство, какое тогда преодолел лишь за несколько недель. Где-то в степи остался хутор Семенковский. Заглянуть бы туда — что в нем? Крылов опять ехал в товарном вагоне, и опять были Морозовск, Тацинская, Белая Калитва. Каждая остановка пробуждала в нем воспоминания. Он думал об Илье Антипине, с которым в сорок втором году проделал тот же путь. Любопытно, где теперь Илья. Хорошо бы встретиться.
От Лихого поезд повернул на юг и утром был на месте, в уютном, залитом теплым осенним солнцем городке. Маршевики зашагали по мощеной улице. У массивных ворот строй остановился. Ворота со скрипом растворились, пропуская новоприбывших, и закрылись снова.
Команда прибыла в Новочеркасск, в запасной полк.
4
ЧЕЛОВЕК БЕЗ ЛЮДЕЙ НЕ МОЖЕТ!
В Москве Седой снимал небольшую комнату. Место было удобное: и институт рядом, и до электрички минут пять ходьбы. Жил он уединенно, ездил мало, свободное от института время проводил за книгами. Читал он быстро и много.
Однажды его навестила Валя. Она все-таки поступила в медицинский институт и училась уже на втором курсе.
Валя по-прежнему чуть-чуть робела перед ним. Ему это не нравилось, он откровенно сказал ей об этом:
— Ты, Валюша, не обманывай себя: тут нет ничего, одна… скука.
— Нет есть! — упорствовала Валя.
— Давай, девочка, без глупостей, мы ведь не дети. Ты без меня отлично проживешь и прекрасно понимаешь это.
Валя расплакалась, но тут же присмирела.
— Ты, наверное, прав…
Он проводил ее до электрички, зная, что она больше не придет.
Потом он сидел на скамье и курил. Он не жалел, что расстался с Валей, освободил ее от каких бы то ни было обязанностей перед ним. Но легче ему от этого не стало: с тех пор, как он поступил в институт и жил в Москве, ему очень нужен был близкий человек.
С однокурсниками многое разделяло его. Война вошла в его плоть и кровь, в армию он ушел со школьной скамьи, а они закончили десятилетку и поступили в институт, будто войны и не было или она не имела к ним отношения.