Человек без собаки
Шрифт:
Господи, как можно так жить… впрочем, другого она и не ожидала. Беспорядок, грязь… Дешевая мебель, на стенах — репродукции неизвестных Кристине художников. Ничего стоящего. Она подумала, что у нее вполне уважительные причины не навещать брата. Конечно, она относится к нему куда лучше, чем все остальные, но быть замешанной в его жизнь ей не хочется. Ей не хотелось. Кристина давно уже не думала о Роберте, как о живом, а сейчас по какой-то причине ей показалось, что вот-вот откроется дверь… Почему-то именно здесь ей очень трудно было осознать, что брата уже год как
Она прикусила губу, чтобы не расплакаться.
Что это за бессмысленный ритуал? Что я здесь делаю, в этой удручающей нищете? Долг? Вряд ли… Роберт никогда не был человеком долга, да и она тоже. Сожги все это дерьмо, Кристина, — он наверняка сказал бы что-то вроде этого. Кончай рыться в этой мусорке.
Один более или менее приличный книжный шкаф в гостиной. Роберт много читал… Может быть, взять какие-то книги? Зачем? Что за смысл? Она посмотрела на большой, заваленный письменный стол. С краю лежали две толстых стопки бумаги, текстом вниз, на пузе, как говорили у них в студии. Там почти все бумаги клали на пузо — от любопытных глаз. Может быть, это… Вдруг она вспомнила — Роберт же много раз говорил о каком-то романе.
Она перевернула обе стопки. На первом листе одной из них крупно набрано название:
Конечно…. она почему-то обрадовалась. Он же сто раз говорил, что работает над романом. И тогда, в Чимлинге, когда они виделись в последний раз, он тоже об этом говорил.
Она поочередно постукала обеими частями рукописи по столу, чтобы выровнять края. Вот здесь и спрятана твоя душа, Роберт. Ты специально положил рукопись на видном месте. Для меня. Спасибо тебе — теперь я знаю, зачем сюда пришла.
Она затолкала толстую пачку в наплечную сумку. Постояла немного — стоит ли искать что-то еще? Человек без собаки… духовное завещание Роберта… и теперь она должна решить, что с ним делать. Странный долг… мягко говоря.
Кристина в задумчивости стояла в жалкой норе своего родного погибшего брата, как вдруг в куртке запел мобильник. Она, посомневавшись, вытащила его из кармана.
Это был Кристофер.
Ее племянник Кристофер Грундт.
— Привет, — сказала она удивленно, — славно, что ты звонишь. Что у тебя случилось?
— Ничего, — голос Кристофера звучал как-то неуверенно. — Хотел тебя спросить кое о чем.
— Вот как! О чем?
— Насчет той ночи.
— Какой ночи?
— Когда Хенрик исчез.
В голове у нее вдруг возник странный звук, похожий на вой циркулярной пилы. Мелькнуло удивление от сравнения — она не видела циркулярной пилы уже лет двадцать.
— Я слушаю…
— Тут один утверждает, что твой муж вернулся.
— Что?
— Портье из отеля. Он говорит, что твой муж вернулся среди ночи… Я просто хотел тебя спросить…
Ей показалось, что она на какую-то секунду потеряла сознание, но каким-то
Циркулярная пила умолкла.
— Алло!
— Да, я тут.
Я тут? Тут ли я? Я ли тут? — завертелось в голове колесо бессмысленных перестановок.
— Вот и все. — Кристофер заметно нервничал. — Подумал, что надо все же и тебя спросить…
Кровь бросилась к вискам, она даже слышала этот странный пульсирующий шум проталкивающейся к мозгу крови.
— Я понимаю… — сказала она. — Ты звонишь из Сундсваля?
— Нет. Из Упсалы. Я здесь на практике. Остановился у Берит, папиной двоюродной сестры…
— В Упсале?
— Да.
Она глубоко вдохнула:
— Кристофер… не могли бы мы встретиться, ты и я? На неделе… ты можешь доехать поездом до Стокгольма… или автобусом, или же я…
— Я приеду, — прервал ее Кристофер.
— Хорошо. Поедим в каком-нибудь ресторанчике и поговорим. О'кей?
— О'кей. Когда?
Она на секунду задумалась.
— Вторник?
— Значит, вторник. Тебе позвонить, когда я буду знать время?
— Обязательно. Я встречу тебя на Централене [57] .
— Спасибо, пока.
— Пока…
Кристина опустилась на грязный ковер в холле, ей показалось, что она весит не меньше тонны. Прошло немало времени, прежде чем она начала хоть что-то соображать. Сознание было темным, как выключенный телевизор. И почему это случилось именно сегодня? За неделю до Таиланда?
57
Централен — так в обиходе называют Центральный вокзал в Стокгольме.
Судное воскресенье?
Словно бы этот злобный паяц на небесах проснулся с похмелья и решил дернуть за пару ниточек.
У него было старое правило. Гуннар Барбаротти даже не помнил, когда он его вывел, но это не имело никакого значения.
Если ты о чем-то все время думаешь, надо с этим разобраться.
Естественно. Если выполнение этого правила не требует особых усилий, его надо выполнять неукоснительно — хотя бы ради собственного душевного спокойствия.
Иногда, правда, требует. Есть много чего, о чем он думает довольно часто, а вот разобраться с этим — требует усилий. Еще каких — жизни не хватит.
Суть любви, к примеру.
Или убийство Улофа Пальмё.
Или понятие «демократия»… разумно ли это, чтобы народ, клюющий на самые идиотские рекламные трюки, определял судьбу страны? Чтобы этот народ выбирал президента за цвет глаз или депутата в парламент, потому что тот удачно сострил по телевизору?
Вопросы важные, но вряд ли имеет смысл над ними задумываться. Это и дурак поймет, и даже он сам, инспектор Гуннар Барбаротти, тоже понимает. Надо знать границы — что ты можешь, а что нет.