Человек и пустыня

Яковлев Александр Степанович

— Понимаете, нам нужно первосортное зерно. Чтобы никакой засоренности, — строго приказывал Виктор Иванович.

И когда доверенные уходили, он говорил отцу и тестю, расстановисто, с угрозой:

— Ну, смотрите, как бы нас не посадил этот…

А к нему, к самому Виктору Ивановичу, в эту зиму раза два приезжал бритый, очень тощий инженер Рублев — специалист по мелиоративным работам. Он торопливо, точно бил в барабан, докладывал о своих проектах, где и как построить плотины на оврагах, где перекопать едва заметные долины, чтобы удержать воду. Иван Михайлович

и Зеленов на этих совещаниях больше слушали молча и вздыхая, потому что им непонятно было, зачем бросать на ветер деньги, когда, если истощилась земля, можно взять другой участок, а истощенный бросить.

Во второй раз, когда после долгих разговоров Рублев ушел, Иван Михайлович и Зеленов заговорили длинно и тягуче и почему-то скучно о ненужности всех этих расходов.

— К чему? Зря все. Добро бы — тесно было. А то ведь просторы несусветные. Бери только!

Виктор Иванович нахмурился: это недоверие к его работам ему наконец надоело. Он заговорил решительно:

— Ну-ка, давайте поговорим начистоту. Вы меня, похоже, не понимаете… Вот вы, дорогой тестюшка, и ты, папа, — оба вы согласились, что пословица верна: «Не бывает богатства праведного». А я вот со студенческой скамьи именно мечтаю о богатстве праведном. Папа, ты помнишь, как говорил с тобой профессор Лихов?

Иван Михайлович кивнул головой: «Помню!»

— Ты тогда явился ко мне сияющий и обновленный. Ты почувствовал себя человеком честным.

— Помню, помню.

— Да… но вот со скупкой, я думаю, ваша честность должна поуменьшиться. Сами сознаетесь: ваши приказчики обманывают народ…

— Но не мы же обманываем, обманывают приказчики! — упрямился вполголоса Зеленов.

— А не будь вас — не было бы и приказчиков.

— Ну, так ты… Как же ты честно ставить хочешь? — сердито крякнул Зеленов.

— Я хочу идти по другому пути. Понимаете? Главный и единственный враг у человека — слепая природа. Я должен стать ее волей и разумом, должен заставить ее работать и на меня, и на людей. Я не могу жить так, как жили вы. У каждого должно быть оправдание своей жизни.

— Ну-ка, ну-ка! — оживился вдруг Зеленов и поправил обеими руками свою рыжую бороду. — Это интересно, в чем твое оправдание!

— А мое оправдание в том, что я чувствую себя настоящим работником цивилизации. Вот! — воскликнул Виктор Иванович и стукнул ладонью по столу.

— Это… это как же? — спросил Зеленов, и по его напряженному лицу было видно, что он не совсем понимал Виктора.

— Пути цивилизации — борьба человека с природой. Ну вот. Вот и мы, «Торговый дом Андроновы и Зеленов», мы боремся с пустыней, мы даем обществу хлеб, мы возделываем по-новому поля, мы, никого не обижая, создаем новые ценности…

— А до тебя-то что же, мы не создавали ценностей? — задорно спросил Зеленов.

— Конечно, создавали, но больше вы все-таки держались на скупке, распоряжались хлебом, собранным чужими руками. А я хочу сам создавать ценности. Я пашу, сею, дешево продаю хлеб, — облегчаю народу жизнь…

— Какому народу? Немцам.

— Пусть немцам. Это все равно. И немцы везут

свои товары к нам — облегчают нашу жизнь. Они тоже борются с природой — борются за удобную жизнь. Вот в этой общей борьбе с природой я и вижу свое место и в этом нахожу оправдание своей жизни. И вы мне не мешайте, я вас прошу!

— Кто тебе теперь будет мешать? Валяй! Ты теперь голова.

— Какая сейчас моя задача? Моя задача — поднять все природные силы, что попали к нам, чтобы вся земля работала на наше благо и на благо всех людей.

— Это что же? Ты вроде социалистом становишься? — спросил насмешливо Зеленов. — Социалисты тоже про общее благо толкуют.

— Ну, какой там социалист! В России это не в коня корм. Наше дело — работать.

— Это, конечно, хорошо — работать. А не вылетишь ты в трубу? — осторожно спросил Зеленов.

Но тут вмешался Иван Михайлович:

— Что ты, сват! Чтобы Виктор вылетел в трубу? Да ты погляди, как у него дело-то пойдет…

— Да-с… поглядеть надо, — забормотал Зеленов. — Я чую, что здесь неплохо… Да вот, по-моему, лишнее это, лишнее как есть. Поглядеть надо. Ты меня возьми, Витя, когда будешь объезжать хутора. Ей-богу! Я хочу поглядеть, как у вас.

— Это правильно! — вдруг твердо воскликнул Иван Михайлович. — Надо не только о кармане думать, но и о душе. Пусть и убыток иной раз потерпим сколько-нибудь, — господь зачтет.

Виктор Иванович улыбнулся.

— Ну, наши убытки вряд ли интересны богу. Да вы не беспокойтесь — убытков не будет. Дело стоит на обеих ногах.

В кабинет вошла Елизавета Васильевна. Она улыбнулась, увидя, что Виктор Иванович разговаривает и, по привычке, размахивает рукой.

— Что, опять споры?

— Какие споры! Что ты? — строго сказал Зеленов. — Никаких споров нет. Нам уже поздно спорить. Только вот чудит муженек-то твой.

— Как чудит?

— Мечтает все о богатстве праведном.

Все засмеялись, и Зеленов веселее всех.

— Что же, мечта неплохая, — сказала Елизавета Васильевна уже серьезно, с гордостью и любовью посмотрела на мужа.

Зеленов, заметив ее взгляд, ухмыльнулся, выразительно поглядел на Ивана Михайловича и плутовски мигнул:

— Гляди, сваток, пара-то какая: один за одного, как репей за овцой.

За дверью затопали детские ножки. Вбежал Ваня, обнял деда Ивана Михайловича. Дед поднял его с пола, — он тотчас вцепился в его бороду. Белые пальчики запутались в седеющих волосах. Виктор Иванович отошел в сторону, к шкафу.

— Ну, будет, будет шалить! — притворно строго сказала Елизавета Васильевна и опять поглядела с улыбкой на мужа.

Со смехом Ваня потащил за руки обоих дедов из кабинета в столовую, где за накрытым столом уже сидели обе бабушки.

Елизавета Васильевна взяла мужа за руку, возле локтя, пожала.

— Ты, кажется, очень устаешь от этих споров?

Он не ответил ей. Он взял ее руку, поцеловал молча. Елизавета Васильевна вдруг вся прижалась к мужу, обняла за шею, поцеловала в щеку и как-то по-особенному серьезно взглянула ему в глаза — прямо и откровенно.