Человек Иван Чижиков, или Повесть о девочке из легенды

Ширяева Галина Даниловна

– А тетя Саша Чижикова плачет за сараем, - сказал он, с любопытством заглядывая ей в лицо.
– А вы почему не плачете?..

Андрей стоял на пороге комнаты. У него был усталый вид, вокруг глаз темные круги. Разогретый обед уже был на столе, в комнате прибрано.

– Ну?
– сурово сказала ему Дина.
– Что она там, как маленькая, за сараем!

– Сейчас приведу, - ответил он тихо и ушел.

Вернулись они тут же. Мать улыбалась сквозь слезы. Отвратительная привычка! Ужасная привычка - улыбаться

тогда, когда ее улыбка никому не нужна.

– Не переживай!
– сердито говорил, почти приказывал Андрей матери. Я же сказал: все верну. Только я туда больше не пойду. Я попрошусь на зуборезный.

– Ты сам-то не переживай!
– воскликнула мать.
– На тебе же лица нет!

– Они все разбились?
– спросил он угрюмо.

Так вот в чем дело! Они переживали вовсе не из-за письма! А из-за того, что Андрей на упаковке расколотил готовые зеркала!

– А письмо?!
– крикнула Дина.

Мать от неожиданности вздрогнула.

– Какое письмо?

Дина сама испугалась. Она не собиралась спрашивать о письме, она только подумала о нем.

– Какое письмо? От кого? От тети Леры?
– быстро спросила мать.
– Так где же оно?

– Я не знаю. Я оставила его на столе... Потом Андрей пришел... наверно.

Они обе посмотрели на Андрея.

Темные круги вокруг его глаз еще больше потемнели. Он спрятал руки в карманы (потому что они дрожали - это Дина заметила!) и ответил, не опуская глаз и не отворачиваясь:

– Не было тут никакого письма.

– Было!

– Не было!
– Он сказал это спокойно и пожал плечами.

– Так ты хоть прочитала его или нет?
– спросила мать Дину.

Дина молча покачала головой.

– Вообще-то, может, и было, - вдруг сказал Андрей.
– А я его не заметил, может быть...

– Так надо поискать!
– воскликнула мать.

– Не надо!
– остановил ее Андрей и угрюмо покосился на Дину.
– Я пришел, а тут почему-то кавардак. И вообще... даже хлеба не было. И мусору полно. Я все собрал, сунул в печку и сжег - тяга хорошая была, ветер...

– Ну вот, - тихо произнесла мать.
– Ты на это способен. Это ты можешь, утенок ты мой нескладный!

Дина прошла в комнату и бухнулась на постель.

– Устала, - сквозь зубы сказала она матери, когда та прибежала к ней и села на край кровати.

Мать попыталась повернуть ее лицом к себе, но Дина не поддалась.

– Андрей!
– крикнула мать.
– Дай градусник.

– Нету градусника, - из кухни ответил Андрей, - разбили прошлый раз. А она опять, наверно, бегала под дождем. На той неделе тоже бегала. И вообще иди обедать.

Он прочитал письмо! Он прочитал его, а потом разорвал или сжег! Он не хотел думать так, как думала Дина!.. Трус! Предатель!..

К вечеру у нее поднялась температура. Мать позвала Алексея Николаевича. Он

выслушал Дину и сказал, что ничего страшного нет, но нужно полежать.

Дина разделась и легла в постель, а мать села возле нее и все пыталась заглянуть ей в глаза. И взгляд ее был тревожен. Дина прикрыла глаза ресницами, но мать все равно смотрела...

А потом ушло солнце, и пришла долгая тяжелая ночь. За окном гудел ветер, и на стене раскачивался прямоугольник света, словно солнечный зайчик, пущенный чьей-то дрожащей рукой. И потолок комнаты, утонувший в темноте, казался черной пропастью.

Он жив! И может быть, он совсем не такой, каким описала его мать. Может быть, он такой, как Верка! Конечно, такой! Иначе он не бросил бы их! Так бывает. Дина слыхала. И читала. Отцы бросают детей, а матери лгут детям, говоря, что отцы их погибли на войне. Лгут, чтобы дети думали, что люди хорошие. Так же, как солгала сегодня Дина шоферу такси...

Светлый прямоугольник на стене продолжал раскачиваться, время от времени освещая этажерку и лежащие на ней книги. Они тоже предали Дину в тот день, когда укрыли портрет Ивана Чижикова.

Но, оказывается, не только страшные мысли приходят в голову ночью! Оказывается, ночью иногда приходят и другие мысли! Очень дельные, правильные мысли! Такие, как эта!

Дина поднялась с постели, нашарила на столе спички и осторожно, чтобы не разбудить спящего Андрея, стала на край дивана, потянулась к карте, висящей на стене. Чиркнула спичкой...

Вот она, красная линия железной дороги, убегающая на северо-запад, к дремучим партизанским лесам...

– Дом подожжешь, - вдруг негромко и совсем не сонно сказал Андрей.

Дина вздрогнула, уронила погасшую спичку.

– Ты не спишь?

– Сплю, - ответил он грубовато и резко повернулся лицом к стене.

Дина отошла от дивана, на цыпочках подошла к кровати матери.

– Мама, - позвала она тихо.
– Мама!

Мать проснулась.

– Что?
– тревожно спросила она.
– Ты что, Дина?

– Я не поеду в Брыковку. Можно?

Она попросила об этом в последний раз. В последний! И не ее вина, что мать и на этот раз ответила:

– Поедешь. Спи.

"Ну, смотрите!
– про себя сказала Дина, чувствуя, как что-то холодное входит в грудь, словно сердце начинает леденеть.
– Ну, смотрите, если это - правда!"

* * *

Поезд остановился где-то на втором пути. Они с Лелькой опаздывали. Сначала они бежали вверх по лестнице, потом по длинному железному мосту над вагонами, потом снова по лестнице - вниз.

– Ведь надо же ей сказать! Надо! Ну что же я?
– в отчаянии шептала Дина, еле поспевая за Лелькой, тащившей свой чемоданище.
– Подожди, Леля!
– глухо попросила Дина.
– Подожди! Пожалуйста!