Человек из грязи, нежности и света
Шрифт:
– Ишь, ты, как заговорил, философ хренов, – Рита тоже встала с унитаза и оделась.
– Куда нам теперь идти?! – спросил продюсера дядя Абрам.
– Куда хотите, хоть на все четыре стороны! – громко захохотал продюсер и опять замолчал.
– С ним бесполезно говорить, это псих, – сказала Рита, обнимая дядю Абрама.
– Зато как он верен себе, когда занимается онанизмом! – улыбнулся дядя Абрам.
– Черт! Ты за мной, что, подглядывал?! – истошно завопил продюсер, но дядя Абрам не ответил, и поэтому почти
– Наверное, сейчас польется вода, – вздохнул дядя Абрам.
– Наверное, – согласилась Рита. И все же вода не полилась. Они стояли в темноте, обнимая друг друга и ощущая вокруг одно гробовое молчание.
Все их попытки разговорить продюсера ни к чему не привели.
Продюсер был нем как рыба. Через некоторое время они на ощупь вышли в другую комнату и сев за стол, принялись на ощупь, есть все подряд.
Когда они насытились, они нащупали в темноте свои истомленные тела, легли на пол и совокупились.
Их соединение было настолько простым и животным, что это поразило их.
– Неужели вот так пройдет вся наша жизнь? – вздохнул дядя Абрам.
– И почему ты так часто вздыхаешь?
– Но я же сказал тебе, что вздох это осмысление жизни! – ответил дядя Абрам.
– Кстати, ты веришь в конец света?! – спросила Рита.
– Я верю и в начало света, и в его конец, – вздохнул дядя Абрам, – они обязательно соединятся, и тогда произойдет взрыв всей Вселенной!
– А что будет потом?!
– А потом все заново будет, и земля, и люди, и политика, – вздохнул дядя Абрам.
– Только нас не будет, – вздохнула Рита.
– А почему так грустно?!
– Наверное, потому что вздох это – осмысление жизни, – снова вздохнула Рита.
Глава 56. Удовольствие толкает, а польза удерживает
Постепенно тоска и разочарование во всем переросли в неожиданную депрессию.
Эскин вдруг очень глубоко задумался о том, что ему в основном доставались женщины, уже «бывшие в употреблении».
Даже юная Лулу была уже использована принцем Мабуту, а что уж говорить о Соне, у которой до него было астрономическое количество мужчин.
Это было заметно по тем сексуальным приемам, к которым прибегала Соня во время их полового акта. Конечно, Алла досталась ему невинной, и это его утешало, но сама мысль о том, что кто-то до него уже побывал в этом месте у Лулу, которое для Эскина было – Святая Святых, вызывала в нем внутреннее содрогание.
Он старался не думать об этом и все равно думал. Особенно ночью, во время акта с Лулу, он представлял себя грубым и циничным принцем Мабутой, и овладевал ею так, как будто это было тогда, в прошлый раз и не с ним.
Сам он в эту минуту мучительно прислушивался к их стонам и вздохам, и думал, что вот они какие, все развратные, то с другим, а то с ним.
Какая-то бесстыдная похоть, разожженная
Он плыл в пугающую бездну их тел, как на плоту, его уд как твердый багор опирался об их илистое дно, и там на самом дне он искал своим багром чужую грязь.
Он поднимал ее со дна, как останки давно вымерших и окаменевших животных, он рылся в их теле как в земле археолог, и с жадным любопытством слагал вместе их стоны, как редчайшие экспонаты, а уже потом, выбравшись из них наружу, он страшно ненавидел их и презирал.
Хотя проходило какое-то время и они снова запутывали его своим редчайшим психологизмом, своей невидимой войною в словах и в жестах за его всегда ненасытное тело.
Дни шли, а Эскин со своими женщинами проваливался в глухое забвение. Амулетов, ставший вдруг невинной жертвой бабьего раздора, куда-то пропал, а Эскин даже не пытался его выловить или найти.
Он слепо верил, что Амулетов с Соней ищут его отца, пусть даже не из любви к дяде Абраму, но хотя бы из магической тяги ко всякой существующей тайне.
Сам же Эскин устал от этого мира и никого не желал к себе впускать, кроме двух прилепившихся к нему женщин.
Лулу с Аллой как-то быстро почувствовали его депрессивное состояние и пытались вначале перебороть его своими страстными телами, готовыми в любую секунду его удовлетворить, и Эскин даже поддался их любвеобильным чарам, но постепенно его тоскливое уныние передалось и его женам.
Они уже никуда не выходили на улицу, только один раз в неделю Алла покупала продукты, которых им хватало как раз на неделю. Мусор совсем не убирался, и вскоре весь пол был усеян пустыми стеклянными и пластиковыми бутылками, обрывками бумаги и всякими засохшими объедками.
Чтобы как-то духовно оправдать и себя, и доверившихся ему женщин, Эскин провозгласил свою семью братством духовных аскетов и потребовал от всех, чтобы никто и никогда не убирал мусор.
Потом Эскин запретил им смотреть телевизор, он решил, что просмотр современных телепрограмм очень скверно сказывается как на душевном здоровье, так и на его собственной потенции.
Еще он подумал, что лучи исходящие от экрана очень вредны для здоровья. Лулу с Аллой хотели воспротивиться, но страх потерять Эскина был намного сильнее.
Внезапный приход Амулетова значительно отрезвил мало думающего Эскина.
Теперь Амулетов выглядел лучше и увереннее самого Эскина. Часто пьющий и опухший с лица Эскин с некоторой робостью глядел на широко улыбающегося Амулетова.
– Амулетов, ты счастлив? – удивился Эскин.
– А почему бы и нет, – похлопал его по плечу Амулетов. – Сонька скоро родит, и я стану отцом! Наконец-то у меня появится свой ребенок!