Человек из прошлого
Шрифт:
В данный момент, ввиду отсутствия собеседника, я разговариваю сам с собой и, поглощенный этим увлекательным занятием, пересекаю город в направлении от Львиного моста к Орлову мосту. Расстояния между этими столь поэтично названными мостами достаточно, чтобы в моей голове созрело несколько первоначальных версий.
Уже совсем стемнело. Деревья парка неясно вырисовываются на фоне влажного, пропитанного электрическим светом неба. Люди спешат по тротуарам или толпятся на троллейбусных остановках. На шоссе автомобильные огни сливаются в две длинные движущиеся
Жилой дом совсем новый. На лестнице пахнет масляной краской, и малолетние совладельцы еще не успели запечатлеть свои автографы на стенах. Беглый взгляд на почтовые ящики убеждает, что я на верном пути, поэтому спокойно поднимаюсь выше. Вообще практическая работа у меня часто связана с хождением по разным адресам, подъемами и спусками по лестницам и с лестниц, звонками в двери и формулированием реплик вроде: "Вы такой-то?.. Очень приятно… Я из милиции…" К сожалению, это "очень приятно" не всегда радует взаимностью. Но это уже детали. А мысль моя состоит в том, что со стороны я чем-то похож на инкассатора. С тем различием, что интересуюсь задолженностью людей не в связи с пользованием электроэнергией, а в связи с соблюдением законов. Хотя в данном случае электричество меня тоже интересует.
Третий этаж, дверь налево. Звонок. Рядом кнопка освещения лестницы. Новая, стандартная, совершенно исправная. Нажимаю на кнопку, чтобы проверить, как она функционирует. Потом повторяю тот же научный опыт со звонком. Через мгновение дверь широко открывается, и в проеме возникает невысокий мужчина, чуть старше меня.
Кстати, язык дверей тоже следует понимать. Когда дверь приоткрывают на два-три сантиметра— столько, сколько нужно, чтобы пропустить подозрительный хозяйский нос, — это говорит о том, что не только этот нос подозрителен, а могут встретиться и другие подозрительные вещи. А когда двери раскрываются широко, значит, хозяин — человек с широким сердцем и вообще широкая натура. Одним словом, "заходите, пожалуйста".
Я действительно вхожу, мимоходом, чисто формально, показываю свое удостоверение. Хозяин бросает беглый взгляд на документ и, в границах возможного, сохраняет приветливое выражение лица. Уютный холл. Два кресла, две табуретки с бледно-розовой обивкой. Низкий полированный столик с хрустальной пепельницей и фаянсовой фигуркой животного — гибрид лошади и сенбернара. На стене — картина с кроваво-фиолетовой сиренью. В углу — радиоприемник и телевизор. Красносиний ковер. Шторы с большими желтыми цветами. Все новое.
Чтобы полностью завершить описание, добавлю, что в холл выходят двери трех комнат. Возле одной дежурит милиционер. Я открываю дверь и оказываюсь в небольшой спальне с одной кроватью. И тут все новое за исключением большого плаката, висящего над кроватью.
— Вероятно,
— А, нет, — отвечает хозяин, нерешительно топчущийся у порога. — Это комната моего старшего сына. Сын, знаете, служит в армии, поэтому Медаров и поселился у нас.
Быстро оглядываю обстановку. Все в порядке. Все на своем месте.
— Чистенько, прибрано, — бормочу. — Надеюсь, вы не убирали после смерти Медарова?
— Да как тут уберешь… — возражает с неловкой улыбкой хозяин. — Ваши люди тут с той ночи.
Что наши люди здесь с той ночи, это мне хорошо известно. Известно мне также и все, что обнаружено в комнате и в карманах Медарова. И вообще цель моего визита вовсе не состоит в проведении осмотра. Но маленькие личные впечатления никогда не повредят. И потом, надо же с чего-то начинать.
Возвращаемся в холл.
— Симпатично вы устроились, — замечаю добродушно, усаживаясь в одно из кресел и закуривая.
— На то и жены, — отвечает хозяин, переминаясь с ноги на ногу, словно не решил еще, сесть ли ему или продолжать стоять. — У меня на работе и подумать некогда о доме, а жене только дай волю — так и будет тут крутиться с утра до вечера, все вылизывать.
— Медаров, сдается, тоже был человек аккуратный, — говорю, кивая на дверь.
— Да, он был такой… — соглашается, но как-то с неохотой, хозяин. Он мнется и добавляет: — Может быть, выпьем немножко, а? Что предпочитаете?
— Не беспокойтесь. В данном случае это может сойти за подкуп.
— Ну как хотите, — отвечает мужчина со смущенной улыбкой.
— А что пил покойный? — спрашиваю, раз уж об этом зашла речь.
— Мастику. Только мастику.
— Гм… Ну а так — женщины, пьянки, гулянки?
— Нет, не такой он был человек. Сто граммов мастики перед обедом и сто перед ужином — вот и вся его гулянка.
При этих словах хозяин решил наконец сесть во второе кресло — вероятно, понял, что я не тороплюсь уходить.
— Ну, сто в обед и сто вечером— это не перебор, — замечаю все так же добродушно. — Разве что каждый день… Но не будем ковыряться в личной жизни покойного. А как насчет характера? Был ли он, например, общителен?
— В каком смысле? — спрашивает с легким недоумением хозяин.
— Принимал ли гостей, сам ли бывал где?
— Что вы! Совсем редко выходил из дому. Да и то лишь в ресторан напротив. Там он пил мастику.
— С кем пил?
— Один. Всегда один. А сюда — я вообще не помню, чтоб кто-нибудь приходил.
— Так, значит… — киваю. — А почему он поселился именно у вас?
— Да как вам сказать… Я был у него шофером до Девятого. Точнее — в "Комете"…
— Что это такое — "Комета"?
— Фирма такая была… торговая… Товарищество… Из трех человек… Инженер Костов, Медаров и Танев. Отсюда и название "Комета": Костов, Медаров, Танев — по слогу от фамилии каждого.
— Ага… Ну, Костов исчез бесследно, это мы знаем. Медаров тоже исчез, хотя и не так бесследно. А Танев? Где Танев? Тот, третий?