Человек из Вавилона
Шрифт:
— Почему, почему ты оставила нас, дочка?!
Женщины вторили ей душераздирающими воплями, так что у Бачевы слезы наворачивались на глаза.
Во дворе появился Михи, служитель синагоги, быстрым шагом направился к Иохабед и, наклонившись над ней, почти приказным тоном произнес:
— Раби Абрам просит немедленно прекратить это, не надо множить грехи!
Иохабед подняла глаза на Михи, лицо ее кривилось от отвращения.
— Ежели хахам Абрам тоже крестился, — процедила она сквозь зубы, — мне он не нужен, ежели он продолжает считать себя евреем и нашим раби, пусть изволит явиться сюда и выполнить все необходимые
Но Михи не торопился уходить и с сочувствием смотрел на Иохабед.
В это время к ним на цыпочках подошел Бено Какитела.
— Иохабед, несчастная моя сестра, ты же знаешь, как предан я вашей семье. Прикажи все, что пожелаешь, и я исполню. — Лицо его светилось добротой.
— Раби Абрам велел немедленно прекратить это, — повторил Михи.
— Сейчас этой семье нужно наше сочувствие, — с возмущением воскликнул Бено Какитела, — а не поучения! Слово Иохабед еще имеет вес, семья Занкана еще стоит на ногах!
— Пусть хахам Абрам немедленно придет сюда и даст мне возможность похоронить дочь! — ободренная поддержкой приказала Иохабед.
Михи молча отошел от Иохабед и Бено. Было видно, что он недоволен. Бено, в свою очередь, на цыпочках удалился от Иохабед, довольный, но, как подобало ситуации, внешне опечаленный.
Шум во дворе постепенно стихал. Уже никто не плакал, никто не причитал. Все, кто должен был явиться, явились. Женщины, несколько мужчин, собравшиеся в углу двора, переговаривались друг с другом — главное дело было сделано, настала пора бесед. Обсуждался один-единственный вопрос — принятие Бачевой христианства. Никто толком ничего не знал — почему Бачева крестилась и связана ли гибель Эстер с этим ее поступком. Поэтому простор для воображения был необозримый.
— Бедняжка Эстер на коленях умоляла ее не делать этого, — рассказывала Легвиашвили Тамар.
— Одна женщина сама видела, как священник выгнал Эстер из церкви, убирайся, мол, не то и тебя крещу, — встряла в беседу Ривка.
— Да, да, именно так он и сказал: а тебе что за дело, почему ей мешаешь?!
— Да, да, и мне так рассказали! — подтвердил еще кто-то.
Женщины средних лет стояли отдельно.
— Почему так испортилась нынешняя молодежь?!
— Испортилась? Не испортилась, а… гораздо хуже!
— У нее наверняка есть любезный!
— Безусловно есть, недавно Иохабед видела письмо от него!
— Нет, не надо учить детей грамоте. Не знай она грамоты, ведь не прочла бы этого письма!
Рыжая косая женщина, стоявшая в кругу кумушек, собравшихся возле калитки, произнесла таинственно, почти шепотом:
— Я знаю, ей бесенок дорогу перебежал.
— Где это случилось?
— Да вот здесь, в этом проулке, под вечер.
— Ну конечно, днем бесенка не увидишь!
— Тссс… Дай ей сказать! И что дальше?
— Ай-яй-яй! — хлопнула себе по щеке Мариам. — Стало быть, негоже выходить вечером из дому, негоже!
— О чем ты? Хорошо, что она вышла, бесенок предупредил ее…
И мужчины спорили, и мужчины искали причину крещения Бачевы.
— Близость ко двору ничего хорошего не приносит, — говорил Бено Какитела, — больше всего мне жаль Занкана. От него, оказывается, потребовали,
В это время двор огласился жутким криком. Кричали все женщины, которым порядком надоело сплетничать и не терпелось переходить к действиям. Бачева бросилась к окну и увидела, как во двор вошла Тинати.
Тинати, прослышав о смерти Бачевы, которую сегодня же якобы должны предать земле, вскочила на коня и примчалась ко дворцу Занкана. При ее появлении поднялся такой крик, что у нее потемнело в глазах. Особенно горько причитала Иохабед: «Нет у тебя больше Бачевы, окончила она свою жизнь!» Тинати горько зарыдала, слезы градом катились у нее из глаз, голова кружилась, ей казалось, вот-вот она упадет. Она пыталась сдерживаться, ничего не видела сквозь слезы, и прошло время, прежде чем она заметила, что на тахте вместо покойницы лежит платье. «Наверное, у евреев так принято», — подумала она и обняла Иохабед.
— Боже мой, — невнятно бормотала Тинати, всхлипывая, — что же теперь будет с Ушу? — Но Иохабед, а вместе с ней и Шошана, Ривка и Лиа разобрали ее бормотанье.
— А кто это — Ушу? — спросила Иохабед.
— Ну с кем она должна была на днях венчаться!
Из груди Иохабед вырвался истошный крик. Сидящие рядом женщины подхватили его. Тинати плакала навзрыд.
Иохабед кричала дурным голосом, можно было подумать, ее преследует бешеная собака.
Но крики и причитания вдруг смолкли, во дворе воцарилась тишина. Сквозь слезы Тинати увидела раби Абрама, входящего в калитку. Он не спеша приближался к Иохабед. Раби был рослым мужчиной средних лет. Белая борода покрывала всю грудь. Он остановился перед Иохабед, обвел взглядом женщин, сидевших подле нее.
— Душа человеческая, — начал он, не сводя глаз с Иохабед, — принадлежит Создателю, и сам человек принадлежит Создателю. И пока душа пребывает в теле, ни у кого нет права объявлять человека умершим. Дочь Занкана пошла по ложному пути, прервала связь с Богом, но вы не вправе выносить ей приговор.
— Она собиралась замуж, венчаться задумала! — криком прервала хахама Иохабед.
Раби не привык, чтобы его прерывали. Он не спешил с ответом. Бросив долгий взгляд на Иохабед, он наконец произнес:
— Пока жив человек, мы должны признавать не только факт его существования, но и право на ошибку. Предоставьте ей самой думать — дайте ей оценить свой шаг. Почему вы лишаете ее права быть человеком и самой позаботиться о себе? — Хахам Абрам говорил спокойно, внушительно. — Да простит вам Создатель оплакивание живой души. — Хахам повернулся и неспешным шагом направился к калитке. Михи следовал за ним.
Женщины стояли, опустив голову, избегали смотреть друг на друга.
Злость комом подкатила к горлу Тинати. Вскочив, она бегом пересекла двор. Уход Тинати облегчил задачу остальным. Они последовали ее примеру, наконец осмелились сделать то, что хотели сделать. Рыжая и косая устремилась следом за Тинати и, догнав ее у калитки, первой выскочила на улицу. За ней — Эсти, за Эсти — толстуха с потухшим взглядом, а за ней — еще кто-то и еще. Вскоре у калитки собралась толпа желающих выйти со двора. Они покидали усадьбу Иохабед, опустив голову. А Иохабед в душе грозилась: «Ну погоди, хахам Абрам, погоди ты у меня, посмотрим, что ты получишь теперь от Занкана!»