Человек из Вавилона
Шрифт:
Екатерина Ивановна сидела молча, понурившись. Княжич покачал головой — все, мол, понятно, но не произнес ни слова. Спустя некоторое время княгиня подняла голову.
— Ныне там — только наши враги, — грустно проговорила она. — Друзья у нас были, пока мы правили.
«О возвращении престола они и не мечтают», — подумал Занкан. Княжич хлопнул в ладоши, и слуга внес напитки. Княжич дрожащей рукой наполнил деревянный кубок, что-то пробурчал про себя и залпом осушил его.
— Неужели никого из прежних друзей не осталось? — подивился Занкан.
— Остались, но нас избегают, чураются, —
Занкан смотрел на княжича. Взгляд у того зажегся, щеки порозовели.
— Так-то! — проговорил он и снова наполнил кубок. — Так-то! Не желают знаться с нами — не надо! Разве мы что-нибудь теряем от этого?! Будем здоровы! — и снова залпом осушил кубок.
Екатерина Ивановна тяжело вздохнула:
— Мы и не смотрим в ту сторону.
«Нет, они уже распрощались с мыслью о троне!» — снова подумал Занкан.
— Дядя мой — человек недоверчивый, если что заподозрит — не простит… И здесь нас достанет, — разговорился княжич, снова наполняя кубок, — так что надо сидеть тише мыши, никуда не соваться, никому не мешать, это главное. — Он улыбнулся, выпил, зажмурился и, через несколько секунд открыв глаза, снова улыбнулся.
— Нам здесь неплохо живется, местный правитель благоволит к нам, — виновато улыбнулась Екатерина Ивановна, — у кипчаков есть обычай: если уж они приняли тебя, будут верны до гробовой доски.
— Выходит, трон… — Занкан прервал себя, пожалев, что произнес это слово, и, улыбнувшись, сказал совершенно иное, — впрочем, все может повернуться по-другому.
— Трон не возвращают с помощью водки! — со злостью произнесла бывшая государыня и, хлопнув в ладони, вызвала слугу, велела вынести напитки. Княжич быстро опорожнил свой кубок, который держал в руке. Слуга положил пустой кубок на поднос и уставился на нетронутый сосуд Занкана.
— Этот оставь, остальное унеси! — приказала княгиня.
Княжич развалился на стуле и затянул песню — непонятную для Занкана, заунывную, тоскливую.
Занкан удрученно, с грустью смотрел на княжича, а перед его глазами стояла солнцеликая Тамар.
Совет вельмож
Абуласан не находил себе места. Он послал трех гонцов к трем членам царского дарбази:
— Ежели они сидят, пусть немедленно встанут и поспешат сюда, ежели они на ногах, пусть не садятся и, не теряя времени, едут сюда!
Вот уже сколько времени, как гонцы умчались выполнять его поручение, а этих троих все нет и нет.
Абуласан в плохом настроении, и это понятно: сколько раз он читал-перечитывал послание Занкана Зорабабели, но так ничего и не понял. Не понял он и того, почему, с какой целью Занкан прислал это письмо, что хотел им сказать? Он еще раз пробежал его глазами: «Достопочтенный державный Абуласан, амир Картли и правитель Тбилиси, член царского дарбази, могущество царицы Тамар…» Абуласан вновь перечитал эту фразу. Что она означает, что он хотел ею сказать? На что намекает? Нет, он ничего не понимает! И Абуласан продолжил чтение: «Благожелатель ваш и по-прежнему верный вам Занкан Зорабабели шлет привет из земли кипчаков. По-прежнему желаю вам бодрости, силы, уничтожения врагов страны и ваших лично
Вошел Тимотэ, и Абуласан оторвался от письма.
— Они явились, батоно!
— Чего же ждешь, зови!
Тимотэ вышел, и в зал вошли вельможи — три члена царского дарбази.
— Привет Абуласану! Надеемся, все в порядке?! — сдержанно, с некоторым почтением осведомился Джорджикисдзе.
— Похоже, войну начинаем, иначе зачем такая спешка! — с удовольствием опустился в кресло Парнавазисдзе.
— Читайте! — Абуласан протянул им послание Занкана.
— Что-нибудь случилось? — встревожился Габаон, беря письмо.
— Читайте, читайте!
Джорджикисдзе подошел к Габаону, и они оба уткнулись в послание.
— Чуть выше подними! — попросил один другого.
— Можно подумать, не видишь! — заартачился второй.
Парнавазисдзе не выдержал, поднялся с кресла, подошел к Габаону с другого бока и тоже принялся читать. В зале воцарилась тишина. Абуласан нервно ходил из угла в угол, потом вернулся к креслу и спросил:
— Что скажете? Как объяснить это послание?
Ответом ему было молчание.
— Ну что тебе сказать, Абуласан, — после раздумья как бы про себя проговорил Парнавазисдзе, — плохой из него вестник, — добавил он, устраиваясь в кресле.
— Вы должны помнить, — горячо начал Джорджикисдзе, — я с самого начала был против, не нравится мне этот Зорабабели, объясните, почему мы должны были посылать его? — Но ответа он не услышал. — Почему молчите, скажите наконец правду!
«Правду ему подавай, — думал Абуласан, — они полагают, что правда — это одинокое яблоко, висящее на дереве, и не ведают того, что у истины, как у плода фаната, масса зерен». А вслух произнес:
— Разве это главное в настоящий момент? Может быть, поговорим о том, что нам делать, что предпринять?
— А что мы можем предпринять? — спросил Габаон.
— Надо ответить Зорабабели — везти Боголюбского или нет.
— А мне кажется, сперва мы должны уяснить себе, зачем он написал это письмо! С какой целью? Что он задумал? — все так же страстно вопрошал Джорджикисдзе.
Это был тот вопрос, который мучил Абуласана с момента получения послания от Занкана. Он не знал на него ответа, поэтому внимательно смотрел на Джорджикисдзе. А тот умолк, словно язык проглотил.
— И все же почему, с какой целью прислал он это письмо? — спросил Габаон.
Джорджикисдзе продолжал хранить молчание. Он как бы раздумывал над своими же словами, мысленно спорил с собой. Наконец сказал:
— Может быть, потому, что… потому, что этот рос действительно предался бражничанью, тогда это будет предательством по отношению к царице, но может быть… — тут он сделал паузу, — может быть, верный человек Абуласана хочет сорвать нам это дело! — Он замолчал на какое-то время, а потом глаза его зажглись сумасшедшим огнем. — А не потому ли верный человек Абуласана написал это письмо, что сговорился с Саурмагом Павнели?! А Саурмаг Павнели…