Человек из Вавилона

Батиашвили Гурам Абрамович

— А далеко до Карели? За неделю придем туда? — снова повернулся к Бечу Пилхазуна — он метнул кинжал в пенек, подброшенный в огонь, — на четыре пальца вошел, на четыре пальца!

Весь Кулаши знал, что Бечу прошел три войны, про него говорили — мир у него лежит на ладони. Потому Пилхазуна и обращался с вопросами именно к нему.

— Ладно, Пилхазуна, отстань от меня, дай мне о своем подумать.

Пилхазуна хотя и входил в отряд кулашцев, но родом был из Восточной Грузии. Родился он в Брети. Когда тамошний князь выдал свою дочь за кулашца Микеладзе, он дал ей в приданое крепостных — две осетинские, пять грузинских и три еврейские семьи. Селитесь и приносите там пользу. У отца Пилхазуны Иеремии было девять детей, семерых он взял с собой в Кулаши, двоих оставил в Карели:

дочь была уже замужем, сын обучался у хромого Иехискела ювелирному делу и тоже обзавелся семьей. Тогда Пилхазуна был мальчишкой лет двенадцати и ни днем, ни ночью не выходил из отцовской кузницы ни в Брети, ни в Кулаши — Иеремия и в Кулаши открыл свою кузницу. Семья не умещалась в избе, и Пилхазуна спал в кузнице. Он стал таким искусным мастером, что Микеладзе частенько говаривал: «Это ж какие золотые руки принесла жена в приданое!» Выковывая кинжал, Пилхазуна получал огромное наслаждение. Все остальное — серпы, косы, подковы и подобное — подсовывал отцу. Он делал такие рукояти, что и Микеладзе, и его гости, и ближайшие соседи глаз не могли отвести от них. Приходили даже из Джихаиши: так велик был спрос на кинжалы Пилхазуны. Да что там джихаишцы, сами Лорткипанидзе украшали свои пояса кинжалами работы Пилхазуны.

Кинжал стал неотъемлемой частью Пилхазуны. Он постоянно поигрывал им, подбрасывал в воздух, ловил, ставил острием на мизинец и мог досчитать до двухсот — кинжал не шелохнулся бы. Вокруг кузницы не осталось дерева, не изрезанного кинжалами Пилхазуны. Он швырял кинжал в дерево сперва с десяти шагов, потом с пятнадцати и даже двадцати — а тот в полете вертелся, крутился, вращался и так вонзался в дерево, словно его притягивало магнитом. Недавно, когда ему исполнилось семнадцать лет, во время празднования Песаха он метнул кинжал в дерево и тот вошел в него на глубину трех пальцев. В лесу он убивал шакалов и лис с двадцати — двадцати пяти шагов и нередко попадал в шею. Недавно конопатый Глахуна попросил его помочь ему: козу, де, надо зарезать, а бегать за ней, связывать ноги, тащить домой — на это у меня давно силенок не хватает. Пилхазуна метнул свой кинжал, он угодил козе прямо в шею. Коза рухнула наземь.

— А сколько времени мы пробудем в Карели? — спросил Пилхазуна.

— Да не приставай ты со своим Карели, ты что, на прогулку отправляешься или на войну?! — взорвался Бечу.

Пилхазуна хотел было ответить, но Очиа сделал ему знак помолчать. И глазами указал на приближавшегося к их костру Кутатели.

— Мамочки, посмотри, кто идет за епископом — человек-гора! — воскликнул пораженный Пилхазуна.

За худым тщедушным епископом следовал настоятель гегутской церкви Кваркварэ. Епископ не спеша прошел мимо воинов и направился в сторону одишцев. Одишцы слаженно пели. Их грустная песнь еще более расстроила епископа. Он остановился и какое-то время смотрел на поющих. Их песня надрывала ему душу, он повернулся и пошел назад, к церкви, бросив на ходу Кваркварэ:

— Созови верующих, эту ночь мы должны провести в молениях Господу, чтобы он отвел от нас беды и напасти.

Всю ночь в гегутской церкви не смолкали молитвы.

Настало воскресенье, которого так опасался епископ Кутатели.

В гегутскую церковь хлынули толпы народа. Чужака благословляют на царство — люди хотели видеть нового царя. Ко дворцу же никого не пускали, зеваки толпились на улицах в надежде, что новый царь проедет по ним и они смогут лицезреть его. Боголюбскому же было не до прогулок по улочкам Гегути — он развлекался со сладкоречивым пышнозадым молодым человеком, который приехал с ним из Карну-города. У этого юноши была странная манера — порой он не снисходил до разговора с будущим царем Грузии и заявлял о своих желаниях движением головы, взглядом или щелканьем пальцев, и будущий царь спешил удовлетворить их, казалось, этого юношу он предпочитал всем красавицам мира, а тот, лучистоглазый и когда нужно сладкоречивый, как муж-тиран держал Боголюбского в своем подчинении.

Когда Боголюбский с благодарностями пожимал руки грузинским феодалам, явившимся поздравить его, молодой человек стоял рядом, время от времени делая ему какие-то знаки — похоже, то хвалил, то бранил

будущего царя. А числу желавших засвидетельствовать свою преданность будущему царю, казалось, не будет конца — они все шли и шли. Уставший от долгого стояния на ногах, измученный жарой Боголюбский позвал к себе Абуласана.

— Я никого из них не знаю, пусть они тебе свидетельствуют свою преданность, ты их лучше запомнишь, — сказал он.

На что Абуласан немедленно ответил:

— Это ты должен объявить народу сам. Народ должен знать, что ты и я неразделимы, мы одно целое.

Боголюбский не стал медлить, он объявил во всеуслышание, что посоветовал ему Абуласан, и вышел из зала. Навстречу ему шел Гузан Таоскарели.

— Когда пожелаете венчаться на царство?

— Откуда мне знать, спроси у него! — Боголюбский, улыбаясь, раскрыл руки.

Запах вина ударил в нос Гузану Таоскарели. Глаза у царя блестели, на лице блуждала ухмылка.

— Абуласана?! — Таоскарели не мог скрыть своего гнева.

А Боголюбский снова улыбнулся, как провинившийся ребенок.

— Царь — ты! Я желаю знать твою волю! — процедил сквозь зубы Таоскарели. Но разговаривать с Боголюбским не имело смысла. Нахмурившись, он подошел к Абуласану: — Царь позорит нас, Абуласан!

Но тот в эту минуту думал совсем о другом. Царь только что произнес знаменательные слова: то, что вам есть сказать мне, говорите Абуласану, это одно и то же. Поэтому он спокойно кивнул головой Гузану и прошептал:

— Не волнуйся, Гузан, поскольку царь настаивает, чтобы я был вторым лицом, о чем только что объявил народу, я обо всем позабочусь.

Спокойствие Абуласана привело Гузана в раздражение, да и новая роль его пришлась ему не по душе.

— Грузины этого не потерпят, Абуласан, — тихо сказал он, — пойдут на нас с дубинами.

Абуласан улыбнулся в ответ:

— Господи, народ глотал и не такое. Ты видишь, они становятся в очередь, чтобы поздравить его! Или ты думаешь, они ничего не знают? Не волнуйся и не торопись с выводами, Гузан, все будет хорошо. Сейчас главное, чтобы венчание на царство прошло без сучка и задоринки.

Когда солнце стало клониться к западу и церковный хор затянул «Господи, помилуй», молодой человек, сопровождавший Боголюбского, стал проявлять нетерпение: «Не пришло ли время венчания?»

Позвали епископа. Через некоторое время Абуласану доложили — епископа нигде нет. Абуласан гневно сверкнул глазами и приказал немедленно найти его и привести к нему. Были тщательно обысканы церковь, резиденция епископа, но его не нашли.

Епископ Деметресдзе, узнав, что епископ Кутатели пропал и люди Абуласана остервенело ищут его, возликовал в душе. «Я всегда считал его истинным христианином, любящим свое отечество», — подумал он, с презрением оглядывая выстроившихся в ряд желающих засвидетельствовать свое почтение новому царю. Неожиданно ему пришла в голову мысль, что не найди они Кутатели, венчать Боголюбского на царство призовут его. Епископ стал размышлять, как незаметно улизнуть из зала, где должен был свершиться этот грех. «Я всегда надеюсь на Бога», — сказал он самому себе и спокойно, не торопясь, направился к выходу. Он шел, упершись взглядом в пол, мечтая, чтобы никто не спросил его, куда и зачем он уходит. Он не смог бы ответить на этот вопрос, а лгать ему не хотелось. Проходя мимо группы вельмож с сияющими лицами, он заметил Вардана Дадиани, и у него перехватило дыхание. Спасибо Господу, Вардан Дадиани был увлечен беседой и не обратил на епископа Деметресдзе никакого внимания, в противном случае непременно заинтересовался бы, куда направляет стопы епископ, когда венчание на царство вот-вот должно начаться.

В притворе Деметресдзе с облегчением вздохнул. Оглядел толпы людей, заполнивших церковный двор и прилегающие к нему улочки: «Да простит Отец наш небесный всем это вероломство», — проговорил он про себя.

Абуласан приказал к каждой группе ищущих епископа приставить по два таосца. «Обыскать весь Гегути и его окрестности и привести ко мне епископа, не то его измену посчитаю вашей!» Обыскали дом епископа, даже его хлев, но тщетно, шарили везде, где можно было укрыться человеку, но увы! Бывший главный казначей рвал и метал: