Человек, которого нет
Шрифт:
И еще пару дней ходил с тихим вопросом: умер он в Чили или все-таки его вывезли туда, в Школу Америк? И ничего особенного, спокойно, с некоторой тяжестью, но ровно об этом задумывался. Логично было бы предположить, что увезли: там и специалисты, и материальная база, там все есть для работы, особенно если надолго. Это всё фон, общеизвестные факты.
На третий день они с другом лежали на матрасах на полу в отведенной для них комнате, пережидая дневное солнце, оба читали что-то каждый в своем планшете, собирались позже пойти еще погулять, полюбоваться степным закатом.
Лу снова вертел в голове тот же вопрос, точно так же спокойно, теоретически,
Тут-то его и скрутило, ровно на этих словах. Он успел отложить в сторону планшет, подтянуть к себе плед, свернуться в комок - задержал дыхание, пока обустраивался, поэтому успел. Сделал все тихо, ровно и неторопливо. Насколько хватило задержать дыхание. Потом вдохнул и просто провалился.
Друг заметил не сразу. Эй, эй, ты чего? Ну-ка... За плечо потряс, обнял. Привык уже за год к таким штукам.
Лу попытался ему рассказать - но говорить об этом, называть, было почти непреодолимо трудно. В доме отца - ни поорать, ни прорыдаться. Еле справился, медленно, по одному выдавливая слова, а ведь и сказать-то не много нужно было, только место назвать, только сказать, что его увезли туда. И то еле-еле.
Отдышался потом, сказал: похоже, и в самом деле - увезли.
Они гуляли по степи, ездили в Николаев и Одессу, ходили в музеи и подолгу смотрели на море, они гуляли по винограднику, Лу осторожно наблюдал, с какой уверенной нежностью его друг поправляет лозу, срезает грозди. Щурился, хмурился, отрицательно качал головой.
Когда вернулись домой, Лу возобновил сессии с М.
В эту осень ему выпало Рождество без праздника, открытие собственной тогдашней близорукости (и с астигматизмом еще), внезапное воспоминание о доме в окружении виноградников - и прогулках там, и снова момент ареста, и внезапно выпрыгнувшее осознание, что в основе его отваги и стойкости - желание получить одобрение отца, вот это был прорыв так прорыв! Фрейд бы плакал...
Пытаясь найти следы Хорхе, что-то о нем, если не конкретно, то хотя бы получить представление о том, как он жил, чем занимался, как разворачивались события на флоте, Лу обнаружил книгу чилийского историка Хорхе Магасича о военных моряках, пытавшихся предотвратить государственный переворот: "Те, кто сказал "Нет" (Los que dijeron no: historia del movimiento de los marinos antigolpistas de 1973). Прочитав предисловие, с изумлением обнаружил, что его представление о событиях 1973-го до сих пор весьма поверхностны и неточны, немедленно заказал книгу в издательстве (LOM, Santiago de Chile) и спустя пару недель получил два довольно увесистых тома. Его партнер только начал учить испанский, поэтому Лу, пролистав книгу и убедившись, что она полна полезных и подробных сведений, взялся за перевод.
Тем временем из плена забвения вырвался праворульный мусоровоз, и с ним - ярость и отчаяние осуществленной мести, которая не может утешить, и безнадежность, и неисцелимое горе, снова, снова.
А за ним опять поджидал страх.
Харонавтика: "Это я"
Сессия N29, 26 октября 2013
Хотел снова об учебе и подготовке. Почти одновременно с появлением мусоровоза у него появился еще один коротеньки обрывок памяти в предсонье: те же трубочки и иглы, которых он обычно так пугается - но
Но почему-то, садясь на диван в кабинете М., он вспомнил неприятный момент.
Каждый раз, когда он пытается вспомнить, представить себе себя - из себя, изнутри, увидеть и почувствовать свое тело, он видит одно и то же.
– Это очень короткий момент, но если честно - я не могу в нем задержаться; если совсем честно - даже и не пытаюсь. Я выпрыгиваю из него, зажмурившись, полный страха и стыда.
Было очень, очень трудно начать говорить об этом, потому что он понимал уже: заговорил об этом, значит, они пойдут туда. Просто потому что надо пойти туда, раз он об этом заговорил.
Он стал объяснять М., как страшно и стыдно пытаться описывать и называть то, что он видит. Сжался, обхватив себя руками - и буквально свернулся вокруг своих рук. Набирался сил, чтобы рассказать ей.
Рассказать, что каждый раз, как пытается вспомнить себя, свое ощущение себя, тела, движений, своей материальности, телесности, плоти - он видит себя, верхнюю часть тела, грудь, плечи и руки, рубашки на нем нет, его крепко держат за руки и тащат туда, где - он не видит это ясно, но знает, что там есть какая-то штука, на которую его положат и зафиксируют, чтобы можно было... работать.
Сказать это прямо было невозможно. Он стал говорить: знает ли она такие штуки, на которых можно так зафиксировать человека, чтобы можно было...
Чтобы можно было пытать, хотел сказать он, и почти собрался с духом, почти уже мог сказать, но в этот момент М. предложила туда пойти. Лу согласился, но боялся, что М. подумает, что он не решился бы сказать.
Он смотрел на "отвертку" и говорил, что он может сказать, вот почти уже сказал...
И оказался в том самом моменте, и сначала тело немного расслабилось, но почти сразу стало невыносимо туда смотреть. Он сильнее сжал руки вокруг себя - теперь уже для того, чтобы удержать их на месте, чтобы не закрыть ими лицо, глаза. Чтобы продолжать смотреть туда.
И в паузе, пока переводил дух, он сказал об этом М., и она предложила: сделай то, что хотелось, закрой лицо...
Он отказался. Но потом согнулся, так что локти опустились на диван между колен, и уткнулся лицом в ладони, и, наверное, плакал, но плакал без слез, одним лицом и дыханием. Может быть, еще плечами, как вздрагивают, когда рыдают. Он вспомнил, как оплакивал себя во второй сессии - это было очень похоже. Естественным казалось воспринять это оплакивание сегодня как продолжение того плача.
И вдруг он решил, что всё на этом - и выпрямился.
М. спросила, что он чувствует. Он чувствовал, что не чувствует своих чувств. Они есть - судя по тому, что происходило только что с телом, и он знал, что они не прекратились, но он их не чувствовал.
Он чувствовал отдельность. Отделенность от себя. Он был где-то рядом. Не там, где он - большая часть его, включая тело, - был полностью в их руках и совершенно беззащитен и бессилен. Он был в стороне, он был недосягаем. Он сказал М.: