Человек, которого нет

Гарридо Аше

Есть какое-то внутреннее убеждение: нельзя носить камуфляж, если не имеешь отношения. Это не комильфо.

С тех пор, как я зацепил Африку, я все больше и больше погружаюсь в камуфляж. Бегать вообще получается только в камуфляже, и чем больше его - тем лучше.

И все остальное время... стремлюсь закутаться в него - чем тяжелее в сессиях и между ними, тем исступленнее.

Комфорт или броня?
– спрашивает М.

А я не знаю, что ответить. Броня - вряд ли. Для меня камуфляж по-прежнему вызов. В том смысле, что я как будто объявляю о своей причастности. О том, что имею отношение. И мне при этом нечем ответить на "чем докажешь?". Так что на улицу выходить в камуфляже мне неуютно.

И это уж точно не броня при таком раскладе, правда? Это вызов, на который у меня вроде бы нет ни права, ни ресурса.

Но.

Когда я в камуфляже, я чувствую две вещи: "я такой, как надо" и "я среди своих".

Это Африка. Это очень успокаивает. Это самое спокойное и безопасное и надежное время в жизни.

"Мирный журналист", с ума сойти.

Африка. Самое беззаботное время. То, что у меня было вместо детства.

In treatment : С тобой это не имеет силы

Он уже видел такое, когда работал с травматиками... Наблюдал не раз эту невозможность называть словами происходившее. Знал теорию, объясняющую это поведение, знал, что чувствует жертва насилия, что мешает ей говорить. И в величайшем изумлении какая-то часть его наблюдала за тем, как он демонстрирует это же самое поведение. Он смотрел на М., и его взгляд умолял: скажи это, пойми, что я не говорю, угадай сама, что я не называю. И понимал, что не раз видел такой взгляд. С изумлением узнавал его у себя. И понимал, что с ним происходит то же самое, что с ними. Это было пугающе.

Смотри, сказал он Анне, со мной происходит то же самое. Я не могу говорить, у меня немеют губы, обрывается дыхание, я просто не в силах назвать то ужасное, что произошло. Точь-в-точь как с теми, кто...

Но ты не можешь прикладывать это к себе, сказала Анна. На тебя это не распространяется.

Он настолько растерялся, что не смог спросить ее: но почему?

Неокончательный диагноз: Белые домики

Они ему даже не приснились. Просто вкралась в поле внутреннего зрения картинка, короткий фрагмент: белые одноэтажные домики, окруженные ровными квадратными газонами, слегка припыленными, с одной-двумя низенькими пальмами - хотя, возможно, это были какие-то кусты. Нет, кажется, все-таки пальмы. Плохо быть близоруким. Между газонами - мощеные дорожки. Он знает, где это, он знает, что его привезли на самолете. Может быть, не вот прямо к этим домикам - сюда и на машине могли... Руки связаны сзади.

Он просмотрел множество картинок в интернете, пытаясь найти эти домики - где-то в зоне Панамского канала. Бывшее здание Школы Америк, ныне отель MeliА Panama Canal, не отзывалось никак, слишком большое - он видел маленькие белые домики, аккуратно расставленные между квадратными газонами. Но на старых фотографиях Школы он увидел маленькие, недавно высаженные пальмы. Те, что он вспомнил, были немного больше - но и Школу открыли в сорок шестом, а когда посадили пальмы и насколько они успели подрасти... Тем более что ему, похоже, нужна не Школа.

Много вопросов. Недавно он нашел список баз США в зоне канала, строения переданы Панаме и используются как туристические объекты. Можно будет посмотреть подробнее.

Записки сумасшедшего: Пора переодеться

Суббота, 02 ноября 2013

Что хорошего в этих жутких флэшбэках?

Да ничего.

Но. Есть но.

Еще

с весны я знаю, как я одевался тогда в прохладное время года. Это очень сильно отличается от нынешнего стиля. Даже не составляющими, а именно стилем, общим впечатлением. Я увидел свою одежду в очень... неприятной сцене, но этот вид сам по себе мне был...

Он был со мной, на моей стороне, это был мой вид. Ледяные картонные губы, которыми я говорю невозможные и необходимые слова и улыбаюсь непосильной и необходимой улыбкой. И эти рукава.

И еще раз - во время ареста. Рукава. И моя машина.

Последний привет моей жизни.

С тех пор и думал о том, чтобы завести себе здесь такую одежду. Даже присматривал. Но не решался. Казалось - это неудобная одежда. Здесь всегда так казалось. Ей? Наверное. Брюки. Пуловер поверх рубашки. Рукава поправлять. Неудобно.

Но эти флэшбэки довели меня до ручки. Позавчера вечером я просто пошел и купил себе полный комплект одежды и несколько вещей, доводящих остальной уже наметившийся гардероб до того самого градуса. Формальный предлог был: чтобы ходить на занятия в приличный институт. Но дело не в предлоге. Сам стиль был настолько радикально "не моим" до сих пор!

Бесконечно благодарен партнеру, бывшему рядом и поддерживавшему, без него я вряд ли развернулся бы настолько широко.

Второй день так и хожу. В этом.

Мне удобно, тепло и уверенно, комфортно и свободно. Я чувствую себя, как...

Я чувствую себя.

Неокончательный диагноз: Совмещение отражений

В ноябре он ехал на занятия: записался на курс по экзистенциальной психологии, который вел как раз Дмитрий Алексеевич Леонтьев, кроме всего прочего, автор того самого предисловия к Франклу.

По дороге, в метро, вспоминал те бетонные стены, возле которых видел себя в коротких картинках, всплывающих время от времени: то ночью в поезде по дороге из Питера, то в двадцатой и двадцать пятой сессии... И бетонный пол, который видел тогда же и еще во сне про Кима. Во всех случаях это помещение сообщается с другим через дверной проем, и второе помещение более светлое.

И вдруг попытался наложить одну картинку на другую и понял, что это одно и то же двойное помещение, и он мог бы начертить его план.

И сжался.

Харонавтика: "И тайная комната"

Сессия N29, 11 ноября 2013

– Та комната, что за проемом, более освещена. Кажется, по стене какие-то провода пропущены. Эта, в которой я, бетонная. В первый раз я видел свои мокрые брюки, во второй раз я понимаю, что там влажный пол, лужи на полу...

Его облили водой?

Лу смотрел туда, на эти комнаты, и ему было очень плохо. Все было пусто и размазано, и было отупение и равнодушие, и здесь, в кабинете у М., ему очень трудно было сохранять внимание, следить за "отверткой", не терять ее. Глаза закрывались, Лу через удерживал их открытыми, не всегда и удавалось. В конце концов он сказал:

– Не знаю, что там. Я не могу туда смотреть и не знаю, что там видеть.

Но там что-то было - в той, второй, более освещенной комнате, в которой была дверь наружу, из этого помещения. Железная дверь, выкрашенная серой краской. Лу не увидел ее. Он про нее знал. Там было что-то, оно было и в прошлый раз, когда он лежал там на полу и стонал. Ему просто было не до того, а шкаф там был... кажется. Шкаф, прозрачный, со стеклянной дверью, стеклянными стенками. Лу не смог его назвать. Очень осторожно, насколько смог приблизиться, описал: "как в кабинете биологии".